— Скажи, Учитель, а может быть нам собрать свои библиотеки и что ещё подвернётся под руку, а потом сбежать в Ирландию? Похоже, что это единственное место, где живут хотя и христиане, но нормальные люди, а не двуногое зверьё? По крайней мере сейчас.
— Даже шутить так не следует. А ты — шутишь. Кстати, «нормальными» ирландцев не назовёшь — их вера, принесённая именно из глубин египетской Фиваиды, куда более огненна, чем у «граждан империи». Просто они сумели найти иные пути для её проповеди, более человечные. Но именно поэтому они «ненормальны», выпадают из скотской «нормы» нашего с тобой окружения. Но — уйдём мы отсюда — и что будет без нас? Сколько погибнет именно тех, чьи потомки смогли бы — пусть и не при нас — очеловечить нынешних двуногих скотов и зверей? Да, даже мне, стократ против тебя привычнейшему, тошно вспоминать виденное, обобщать читанное, а уж кому придётся изучать твоё время и твои дела, тот, возможно, тоже испытает желание сблевать или напиться до бесчувствия. Ибо на удар отвечал я всегда ударом, потому и выжило моё братство в таком волчьем окружении, даром что всю жизнь стремился быть человеком, а не зверем. Есть в моём братстве люди, берущие на себя тяжкий труд охраны собранных мною хранителей памяти наших предков. Тебе выпало прикрывать не меня и моих, а всех нас, могущих ещё хоть что-то уберечь в памяти и в делах своих. Удары на нас сыплются лавиной, так что тебе не удержать руки чистыми. Но иного выхода нет, по крайней мере сейчас. Сожрут нас тут — доберутся и до Ирландии, а захлебнутся нашей кровью, подавятся нашим мясом — глядишь, хоть там кто-то выживет. А потому слушай, думай, запоминай и готовься к делам, которые Христос явно не одобрил бы, если бы ты был зачинщиком в схватке. Тебя извиняет одно, но — извиняет: ты призван защищать своего патрона и всех, кто признаёт его святость. Защищать! Есть священное право убивать убийц, предавать предателей и пытать любителей чужих мучений, чтобы другим неповадно было.
Мне отмщение, и аз воздам! Ты берёшь на себя эту страшную работу, и не смей думать о бегстве, ибо кому-то другому придётся брать её на себя, а есть ли он — этот другой — сейчас? Твой патрон высмотрел тебя не за день поисков, и я полагаю, что он думал не только о своей шкуре, подбирая кандидата в «серые папы» — другой сожрал бы и его самого. Я уж не говорю о том, что ты одного корня со святым Северином, а его я признаю святым безоговорочно, хотя не уверен, как и ты сам, что он верил в то, что сказано в обоих Заветах. Кстати, слишком бесчеловечный защитник и советчик твоему патрону тоже не требовался — его дела вызвали бы такую волну ненависти от своих, что обоим вам конец был бы скорым и страшным. Ладно... Пошутили, попроповедовали — вернемся к нашим остготам...
Тиудимер умер вскоре после заключения мира, а Теодерих стал не только королём своего народа, но и одним их ближайших к императору Зинону людей, и был осыпан почестями, а его народ дарами. Зинон ведь исавр, потомок пиратов, так что ему не в диковинку проявлять как терпимость к любому сильному и удачливому человеку, так и спокойную готовность в любой миг перерезать ему глотку. Лев Мясник знал, кого делать своим зятем и наследником престола. Но и выращенный в этом тёплом гнёздышке Теодерих тоже знал правила игры. Поэтому в 477 году он заключил союз со своим фракийским тёзкой, сыном Триария, и они совместно выступили против Зинона. Но старший годами «фракиец» не желал уступить первого места «паннонцу», и это расстроило союз. Империя умела не только резать невинных, но и осыпать почестями стократ виновных. За разрыв с «фракийцем» наш Теодерих был удостоен триумфа, а позже он получит звание магистра и главнокомандующего на Балканах, станет консулом, будет усыновлён императором «по оружию» (сугубо варварский обычай, но император-христианин пойдёт на него, не моргнув глазом), вновь удостоится триумфа... Впрочем, и сын Триария получил звание магистра армии и стипендию на многотысячное войско. Он погиб только через четыре года, уже в третий раз подступив к Константинополю, отступив после отпора и случайно свалившись с испуганного чем-то коня на торчащую из соседней телеги пику — лодырь-возница не смог уложить её по-человечески... Теодериха холили и нежили, но ведь и Аспаров осыпали теми же почестями — фактически ему досталось их наследие, их, именно их права и обязанности. Ну, а их судьба — тоже? После неудачи союза с сыном Триария впереди у него ничего кроме насильственной смерти не светило. Если думать о будущем — своём, и своего народа, то нужно было искать выход из создавшегося положения. Какой? Империю разрушить — сил, скорее всего, не хватит, она успела за эти годы измениться, утратить ряд слабостей. По крайней мере — в зоне соприкосновения с остготами, которых потихоньку, очень незаметно, но обкладывали — пока не для уничтожения, но для перехвата любого замаха вооружённой остготской руки, но ведь накопятся силы и для уничтожения, так не станут же они бездействовать тогда, эти силы. Они ведь и в других концах империи нужны... Значит — надо уносить ноги, пока объятия императора не стали слишком крепкими... А куда? И как? С боем, таща за собой погоню? Хоть обратно на северные берега Понта прорывайся, да там остатки гуннов, и набравшие сил славяне тоже там скопляются — так встретят на своей земле, как никакая империя не смогла бы. И добычи там нет достойной, к которой привыкли за истекшие века, именно имперские земли громя... Но и император не был в восторге. Очень уж был умён этот Амал, мало было надежды прикончить его, как Аспаров, и не разбить было его, как сына Триария. Да если и разобьёшь с чьей-то помощью — так и с победителем придётся так же нянчиться, ломать голову над тем, как и с чьей помощью избавиться от него...
Повторялась в несколько изменённом виде трагедия Стилихона и Запада — словно бы действовал закон возмездия, хотя просто были общими причины и следствия... Итак, следовало сделать нечто такое, чтобы Теодерих сам, обязательно сам! — попросился куда-нибудь подальше. И лучше всего толкнуть его в Италию — на Одоакра. Кто бы ни победил — всё равно победитель ослабеет и будет вынужден признать власть империи. Но вообще-то лучше, чтобы победили остготы — Теодерих уже известен, пенять на империю у него причин нет, так пусть он завоёвывает Италию для империи, а мы ему в этом поможем. Нужно только, чтобы он сам захотел туда идти, а то решит, что мы его туда умышленно удаляем, и может взбунтоваться...
Что же, всё вышло, как хотели по очень разным причинам император Зинон и король остготов Теодерих. Движение на Италию началось и всколыхнуло все политические силы вдоль Истра-Данубия от низовьев его до Норика. И узнал это Одоакр. И понял, что настало время решать — что делать с принорикскими ругами. Ведь монахи-севериновцы сообщили, что у ругов побывали послы империи и предложили им заключить союз с остготами против Одоакра. Однако в Ругиланде крепко помнили, какими союзниками были остготы при Недао, а обо всём, что было после Недао и особенно после Болии — помнили ещё лучше, сами помнили, а не рассказы дедов и отцов вспоминали. Так что отказались. Но решать ругскую проблему всё же приходилось немедленно, а решить её Одоакр мог только ударом по Ругиланду. Время для этого ещё было, ибо Теодерих двигался не спеша, так как это был не просто военный поход, а перемещение всего народа без надежды на возврат. И не все остготы выступили с Теодерихом — часть народа успела за эти годы привыкнуть к прелестям мирного труда, поневоле привыкнуть, так как на имперской земле приходилось сидеть смирно. Видимо, и агенты империи поработали, чтобы оставить часть паннонских остготов в противовес фракийским, да и Теодериха ослабить, уменьшив число надёжных и верных подданных его. Однако позже он получал тайные сведения из империи — от этих же оставшихся, хотя и не только от них. Так что всё время замыслы Теодериха и замыслы имперских чиновников, занятых остготскими делами, сталкивались в незримой войне, нередко оставляя и трупы тоже. Как у всех и всегда... Северин, полагаю, тоже не был слишком уж постником, случалось и ему оскоромиться — как с тем пресвитером в Батависе, например...
Но с другой стороны и Теодерих, и империя стремились привлечь к походу из разных побуждений лежащие на пути готского движения племена. И тоже — побуждения разные, а следствия совпадают. Запомни на будущее... Потому он и не спешил, потому-то движение и затянулось на несколько лет, что пошло на пользу всем участникам этой трагедии: зная, что потом переигрывать будет поздно, они успели отмерить не семь, а все семьдесят семь раз. Но сколько ни мерить, а резать надо! Вот уже в Нижней Мёзии остготы возле городка Новы12 на Истре. Это не менее ста тысяч человек, из них минимум двадцать тысяч всё на своём пути сметающих богатырей — панцирных конников. Ещё немного — и они обрастут воинами присоединившихся племён или отколовшимися от неприсоединившихся племён удальцами, двинутся вперёд, подойдут к границам Норика и Ругиланда и либо вынудят ругов присоединиться к ним, либо уничтожат. А потом через альпийские перевалы часть их пройдёт в тыл защитникам входа в Италию по Венетской равнине, отрежет их там, уничтожит... И Одоакр решается...
Ты был прав, обращая такое внимание на «Житие Северина», но и Евгиппий, подобно мне и Иордану, не знал того, что несомненно знали его предшественники Луцилл и Марциан — участники тех событий. Мало того, именно в описаниях этих событий он единственный раз допускает грубейшее искажение действительности, смещая время событий. Не лжёт напрямую, но именно смещает события во времени, кое-что при этом опустив совсем. Причина несомненно в том, что севериновцы и связанные с ними в обоих Нориках силы активно помогли Одоакру, о чём было не с руки писать, находясь под властью остготов Теодериха, среди которых были и руги Фредерика.
Вот что получается у Евгиппия — я открываю его «Житие» на заложенной мною сорок четвёртой главе, конец третьего и весь четвёртый пункты: «... в течение месяца убитый сыном брата Фредериком, потерял он (то есть Фердерух) добычу вместе с жизнью. По этому поводу король Одоакр начал войну с ругами...»
Вот так. «По этому поводу». И вроде бы немедленно? Но чуть ниже мы узнаём, что со времени погребения Северина и следовательно — смерти через месяц после неё Фердеруха прошло почти шесть лет. Там — январь-февраль 482 года, здесь же — 487-й год. Пять с лишним лет собирался Одоакр начать войну «по этому поводу», но об этом отрезке времени прямо не сказано. А так вроде бы и лжи нет — вполне мог Одоакр, идя в Норик, заявить, что идёт именно как мститель за оскорбление памяти Северина. Повод не хуже других, даже лучше — ведь до форсирования Данубия и вторжения в Ругиланд его войско должно было идти через землю, где помимо Фавианиса и Комагениса находились мелкие поселения беглецов из верхних территорий, прикрываемые от алеманнов и герулов заставами ругов. Но все отряды и заставы ругов на норикском берегу были захвачены врасплох и принуждены к сдаче, а для форсирования Данубия нашлось столько лодок и плотов, что не поймать норикцев на соучастии просто немыслимо. Не могло бы всё войско Одоакра подойти от перевалов и пронизать оба Норика так внезапно для воинов фердеруховой выучки...
— Какой выучки? В «Житии» об этом ни слова...
— Мне довелось знать не только Фредерика, но многих других незаурядным воином, а в «Житии» ему не повезло посмертно из-за того, что он выступил против Северина. О нём отзывались с огромным уважением, не желая лишь говорить об обстоятельствах его гибели. Но я всё же кое-что выжал в окольных разговорах, собирая истину по зёрнышку. Но об этом не будем здесь говорить, чтобы не нарушать цельность картины, поговорим отдельно, завтра, например, а то я уже начинаю выдыхаться, силы всё-таки уже не те...
— Прости, Учитель...
— Незачем. Сил хватит на задуманное, это рассчитано, а прочее завтра. Итак, руги были разбиты наголову, Фева и Гизо пленены были почти сразу, ведь дворец стоял на самом берегу Данубия против монастыря Северина, и их немедленно отправили в Италию, где и казнили — видимо, не давших согласия на отречение в пользу Одоакра. И тем самым они посмертно нанесли Одоакру тяжелейший удар – его руги были крепко оскорблены пролитием крови сородичей, да и Феву с Гизо продолжали считать пусть не королями, но кем-то вроде… Фредерик со своей дружиной и всеми, кто только успел вывернуться из-под удара Одоакра, бежал. Но это не было спасением своих шкур, это было сохранением какой-то части боевой силы народа. Стоило Одоакру после победы вернуться в Италию, как Фредерик немедленно вернулся в Ругиланд, не дав ни герулам с востока, ни алеманнам с запада вторгнуться ни на северный, ни на южный берег. И видимо севериновцы сумели и тут сыграть какую-то особую роль, ибо никаких репрессий против римлян Норика не было, а ведь заслужили... Фредерик умел держать чувства на замке, сумел сдержать и свой народ. Но на следующий год Одоакр направил брата своего — Оноульфа — с войском, и судьба Ругиланда была решена. Фредерику пришлось уводить весь народ под крыло Теодериха. И опять стоит отметить, что он сумел проконтролировать свои чувства, вовремя (не заранее ли?) приять решение об уходе... Не зная об этом точно, я готов дать руку на отсечение, что он сумел добиться от норикцев прямой помощи в виде запасов, уложенных заранее в лодки и суда, в виде всего, что только могли обеспечить ругам норикские умельцы. Ведь он ухитрился довести своих ругов до того самого города Новы, где стоял его свояк Теодерих, в полном порядке и без малейших потерь, а путь-то лежал через земли, бывшие под контролем герулов, старых врагов его народа... Возможно, исходя из того, что я скажу дальше, что связь с Теодерихом была им налажена ещё до прихода Оноульфа, что были какие-то неведомые мне договорённости с герулами, ведшиеся как бы самим Фредериком, но с ведома Теодериха. А — с ведома ли севериновцев? Догадок тут много, но я могу лишь предположить, что севериновцы вели собственную игру, на всякий случай обеспечивая себя от мести ругов и готов, если те ухитрятся как-то сговориться меж собой во-первых, а во-вторых — одолеют Одоакра и придут в ту самую Италию, куда теперь несомненно готовился исход норикских римлян...
Руги прошли через земли герулов без малейших потерь, то есть без боя. Видимо, это и позволило впоследствии сыграть в недолгий и, скорее всего, притворный союз с королём герулов Туфой. Да, бывший в год смерти Северина ещё неоперившимся птенцом, впервые поднявшимся в «боевой полёт» при уничтожении Фердеруха, он показал себя в этот час, какой там час — в страшный для его народа год — достойным вождём, истинным спасителем приданубийских ругов от неминуемой казалось бы гибели. И если сейчас какие-то группы ругов ещё огрызаются на занятой лангобардами территории, то это потому, что их деды были спасены некогда Фредериком. Вот у этих, видимо, Фредерика нет. Как пока и у нас...
— Сегодня же начну искать связь с теми ругами, Учитель! Хотя до Фредерика мне пока что далеко, но кое-какие возможности есть уже сейчас. Спасибо за подсказку. Продолжай, пожалуйста!
— Такой быстрой реакции я не ждал... Но всё же, даже если их выручишь, учитывай, что они в первую очередь руги, а людьми могут оказаться уже во вторую очередь. Урок Эрариха — нам о нем ещё говорить — забывать не следует. И то, что народ, оказавшийся на краю гибели, нередко прислушивается именно к таким «ревнителям самости», о которых я помянул, рассказывая о Стилихоне, — тоже не следует забывать...