Характер движения левеллеров в Английской революции

“Гранды” решили дать бой при обсуждении их по пунктам.

Бои развернулись сразу же. Левеллер Петти заявил, что “все жители, которые не потеряли своего прирожденного права, должны иметь на выборах равный голос”. Его поддержал полковник Ренсборо, бывший шкипер и командир корабля, прославившийся ещё в первых схватках с роялистами. Отчаянная голова, участник крупнейших сражений, любимец солдат, чьё влияние вызывало ревность у Кромвеля, он был левым из левых и его заявление Айртону на конференции в Путни пережило века и встречается во всех посвящённых этом моменту работах: “Я полагаю, что самый последний бедняк в Англии должен иметь возможность прожить такую же жизнь, как и самый могущественный человек. И самый беднейший человек в Англии должен иметь голос при выборах правительства, под власть которого он согласен себя поставить”. Айртон решительно ответил, что “нельзя вообще предоставить свободу и одновременно сохранить собственность” [Барг, стр.182]. Он заявил, что избирать представителей для издания законов могут лишь те, кому принадлежат земли, в чьих руках промышленность и торговля. Ведь не имеющих собственности людей впятеро больше, чем имеющих её. Дай неимущим волю, они издадут законы, уничтожающие собственность.

Айртон попал в самую точку. Именно здесь у левеллеров было основное противоречие и именно в вопросе о собственности они сблокировались впоследствии с индепендентами и тем погубили себя. В случае принятия закона о всеобщем избирательном праве неминуемо выступил бы на первый план вопрос о перераспределении имуществ. И хотя Петти ответил Айртону: “По правде говоря, моё сердце возрадуется, если Богу будет угодно отменить короля, лордов и собственность”, он вынужден был признать, что собственность будет, судя по всему, уничтожена ещё не скоро. Более того, он признал, что из числа людей, имеющих право голоса, “мы исключили бы подмастерьев, учеников, слуг или тех, кто получает подаяние, на том основании, что они зависимы от воли других людей” [Барг, стр.182]. Ренсборо же заявил: “...Я вижу, что невозможно получить свободу, если не будет упразднена собственностью Но я хотел бы знать: для чего сражались солдаты? Очевидно... для того, чтобы поработить себя, чтобы отдать власть богатым людям, земельным собственникам и сделать себя вечными рабами” [Там же]. Это была прямая угроза. “Гранды” не могли признать себя врагами армии, и они подчинились, согласившись с принципом всеобщего избирательного права (по крайней мере постольку, поскольку речь шла об избирательном праве для солдат). Не менее горячие споры разгорелись из-за требования левеллеров упразднить монархию и палату лордов. За это выступили подполковник Гоффе, Уайльдман, Петти. Айртон же утверждал, что “мы прежде всего хотим установить спокойствие и мир в королевстве, для чего нам нужно... содействие и помощь короля!” [Барг и Лавровский, стр.191].

“Гранды” не смогли выдержать натиск левеллеров в открытой схватке и решили прибегнуть к обходному маневру. С 30 октября начала заседать комиссия по согласованию двух программ, но состав её — 12 офицеров и 6 солдат — говорил за то, что программа левеллеров будет если не провалена, то искалечена поправками или отложена. Единственным практическим успехом левеллеров в Совете армии было согласие Совета на созыв всеармейского смотра, где они рассчитывали обратиться прямо к солдатам и получить их поддержку. Это произошло 5 ноября, а 6 — 8 ноября характеризуются наступлением “грандов”, обвинявших левеллеров в разложении армии и других смертных грехах. Кромвель отказался распространить избирательное право на копигольдеров — большинство крестьян — и заявил, что следует ввести избирательный ценз, основанный на владении фригольдом с доходом 40 шиллингов в год [Лавровский и Барг, стр.295].

8 ноября “грандам” удалось добиться отправления агитаторов из Совета армии в полки, якобы для укрепления там дисциплины и восстановления спокойствия. На деле же это было изгнанием солдат из ими же созданного Совета армии и превращением Совета в орган власти офицеров над солдатской массой. Отныне солдаты не участвовали в управлении армией, не знали о планах командования. Попытка агитаторов обратиться в палату общин с петицией и приложенным к ней “Делом армии” кончилась, как и следовало ожидать, неудачей. Палата общин признала документ вредным и предписала главнокомандующему Ферфаксу разыскать авторов петиции и уведомить об этом парламент.

11 ноября 1647 года Карл Первый бежал на остров Уайт. Хотя там его снова арестовали, народные массы и армия заволновались. Левеллеры обвиняли “грандов” в попустительстве королю и требовали немедленного общеармейского смотра. Кромвель не решился вывести на смотр всю армию сразу и решил провести смотр в трёх разных местах и в разное время, вывести в первую очередь те полки, где левеллеры не так сильны, добиться их беспрекословного повиновения и затем опираться на них в разговоре с другими полками.

15 ноября около Уэра в графстве Гертфорд были выведены на смотр пять полков — четыре конных и один пехотный. Хотя полковник Ренсборо подал от лица солдат петицию о немедленном принятии “Народного соглашения”, эти полки подписали обязательство беспрекословно повиноваться начальству. Но одновременно, вопреки приказу главнокомандующего генерала Ферфакса, на смотр самовольно вышли ещё два полка. Они разогнали своих офицеров и, прикрепив к шляпам тексты “Народного соглашения” и лозунги “Свобода народу, права солдатам”, требовали немедленно принять “Народное соглашение”. Полками этими командовали брат Джона Лильберна Роберт и генерал-майор Гаррисон, республиканец и сторонник левеллеров. Но против двух этих полков на поле стояло пять и совсем не просто было решиться стрелять в своих же товарищей. Поэтому, когда Кромвель начал уговаривать солдат подчиниться, полк Гаррисона согласился покинуть поле. Солдаты же Роберта Лильберна отказались уйти и сорвать со шляп текст “Народного соглашения”. Тогда Кромвель врезался в их ряды с обнажённой шпагой и, ударяя ею плашмя по головам, стал срывать тексты. И таково было ещё его влияние на солдат, подкреплённое к тому же пятикратным перевесом стоявшей за его спиной силы, что солдаты не разорвали Кромвеля на части, а подчинились и дали арестовать 14 самых активных своих товарищей. Их тут же судили военным судом, состоявшим из “грандов”, троих приговорили к смерти и одного из приговорённых, рядового Ричарда Арнольда, по жребию расстреляли на глазах у товарищей [о расстреле именно по жребию — см. “Новую историю”, М.,1963, ч.1, стр.33].

Остальные полки армии были выведены на смотры в Виндзоре и Кингстоне и там левеллерам не удалось добиться даже такого выступления солдат, как в Уэре.

Причиной поражения левеллеров в первую очередь было удаление солдат из Совета армии. Знай левеллеры заранее о планах Кромвеля провести смотр армии по частям, они успели бы принять меры. Об этом можно говорить с уверенностью — ведь Лильберн, выпущенный из Тауэра незадолго до событий в Уэре [“Английская буржуазная революция”, М., 1954, под редакцией Косминского, т.1, стр.236. Далее “Англ. бурж. рев”, стр... ], успел туда попасть к началу смотра и вёл агитацию среди солдат [Лильберн “Памфлеты”, М., 1937 (серия “Трибуны революции”), стр.10]. Будь у него чуть больше времени — возможно, не два, а большее число полков оказали бы неповиновение. Но “гранды” ослепили солдат, лишили их информации о намерениях командования. Это и принесло им победу. Но торжество “грандов”, сопровождавшееся арестами и изгнанием из армии ряда левеллеров, оказалось недолгим.

Уже попытка короля к бегству показала, что роялисты не утихомирились. Поведение пресвитерианского парламента показывало, что в случае Второй Гражданской войны армии придётся рассчитывать только на себя. Поэтому, как только неизбежность новой схватки с роялистами стала очевидной, “гранды” во главе с Кромвелем были вынуждены прекратить преследования левеллеров, освободить арестованных и вернуть им прежние посты. Полковника Ренсборо назначили даже на пост командующего флотом, дав ему звание вице-адмирала. Эта мера имела двойной смысл, так как на флоте было много роялистов. С одной стороны, только такой человек, как бывший шкипер и герой революции Ренсборо мог с ними управиться, а с другой стороны — мятеж на флоте был почти неизбежен и это должно было ударить по репутации одного из крупнейших вождей левеллеров. Так и вышло. Взбунтовались и ушли к врагу 10 больших кораблей. Ренсборо был снят парламентом и назначен командовать осадой крепости Понтефракт. Артиллерии ему почти не дали и штурм поэтому не удался. Началась длительная осада. Роялисты делали частые вылазки. 29 октября 1648 года [там же, стр.81] один из небольших роялистских отрядов ворвался в Донкастер, где был штаб Ренсборо. Они пытались захватить адмирала живым, чтобы обменять его на своих, но Ренсборо оказал отчаянное сопротивление и был убит [“Англ. бурж. рев.” стр.242]. На его похоронах левеллеры шли, украсив шляпы зелёными лентами — цвета моря. Эта последняя честь адмиралу Ренсборо привела к тому, что зелёный цвет стал цветом левеллеров, цветом революции [Холореншоу, стр.96] — как у нас таким стал красный.

Но вернёмся к примирению “грандов” с левеллерами. Примирение это было необходимо обеим сторонам. Оно было необходимо “грандам”, ибо только армия могла их защитить, а армия жаждала мести за обман, за поражение в Уэре, за кровь Ричарда Арнольда. Но и левеллеры шли на союз с “грандами”, потому что король и пресвитерианский парламент были для них открытыми врагами, потому что союз с “грандами” позволял вести в армии открытую агитацию за “Народное соглашение”, за уничтожение монархии и пресвитерианской власти. Левеллеры знали, что они нужны, что их не посмеют преследовать в армии во время войны, а потому охотно использовали возможность легальных действий. Лильберн, находившийся в это время на свободе, писал Кромвелю, что не собирается мстить за свои личные бедствия и будет его верным союзником, пока Кромвель не свернёт с истинного пути. Сам Лильберн в армию не вернулся, а вместе с Уайльдманом развернул агитацию среди лондонской бедноты.

17 января 1648 года в Лондоне состоялся большой митинг, где выступили Лильберн и Уайльдман. Была принята петиция, повторявшая “Народное соглашение”. Но помимо требований об уменьшении налогов и о помощи беднякам там былол требование об увеличении заработной платы наёмным рабочим. Ответом парламента было водворение Лильберна 19 января обратно в Тауэр, а Уайльдмана во Флитскую тюрьму. Петиция же была отпечатана левеллерами в тринадцати тысячах экземпляров и распространена в Лондоне, других городах и графствах. При этом производились денежные сборы на покрытие расходов по печатанию [“Англ.бурж.рев.”, стр.236].

Здесь не место рассказывать о ходе Второй Гражданской войны. Отметим лишь, что велась она с твёрдой решимостью со стороны и “грандов”, и левеллеров окончательно уничтожить врага. 9 апреля 1648 года на собрании армии левеллеры и индепенденты дали клятву “привлечь к ответственности Карла Стюарта, этого кровавого человека, за всю пролитую им кровь и за тот вред, который он по мере своих сил причинил делу божьему и этой бедной нации” [“Новая история”, том 1, М., 1963, стр.62 и “Всемирная история”, том 5, М.,1958, стр.56].

Вторая Гражданская война “оказалась очень благоприятной для Кромвеля и “грандов”, чьи блестящие победы при Мэдстоне, Престоне, Колчестере и т.д. во второй половине августа 1648 года содействовали восстановлению их авторитета. Если бы они потерпели поражение или даже если бы эта кампания (Вторая Гражданская война) продолжилась дольше, они оказались бы в весьма критическом положении. К несчастью, к этому времени некоторые из самых главных вождей левеллеров были убиты или покинули армию. Лильберн, например, стал посвящать всё своё время агитации среди гражданского населения, и его нельзя было убедить вновь вступить в армию. Ренсоборо был убит роялистами” [Холореншоу, стр.95 — 96] .

После жесточайшего разгрома роялистов и поддерживавших их шотландцев, которые были пресвитерианцами и против которых парламент упорно не принимал никаких мер, даже когда они вторглись в Англию, — армия двинулась на Лондон. Парламент пытался внести раскол в ряды армии, освободив 2 августа (перед самым концом войны) Лильберна. Предполагалось, что этот самый яростный политический противник Кромвеля, имевший к тому же от него немало личных обид, возбудит левеллеров против индепендентов и содат против командования. Но не таким человеком был Лильберн, чтобы ставить личные обиды выше общего дела. Кромвель в это время вёл себя как подобает борцу за свободу. Он был убеждён, что говорить с королём бесполезно, что монархию надо уничтожить — опыт неудачных переговоров с Карлом Первым лентом 1647 года пошёл ему на пользу. И поэтому Лильберн снова писал Кромвелю, что забудет личные обиды, если Кромвель пойдёт впредь “путём правды и справедливости” [Лавровский и Барг, стр.305].

В ходе войны выросло влияние левеллеров среди гражданского населения. Это видно из ряда петиций, поданных парламенту из разных областей страны. Так, лондонцы в своей петиции фактически повторили основные пункты “Народного соглашения”. При этом подчёркивалось, что будущие парламенты не должны допускать упразднения собственности и уравнения имущества. Кроме того, в петиции указывалось, что всеобщее избирательное право для мужчин не относится к тем, кто существует на заработную плату или милостыню. В общем, опасение это имело под собой основание, так как настоящего пролетариата — класса, сознающего свои интересы и умеющего за них бороться — ещё не было, а потому неимущему люду приходилось избавляться от излишней совести, чтобы продлить своё земное существование. Невероятно тяжёлые условия жизни делали многих слуг, наёмных рабочих и нищих готовыми на всё, лишь бы прожить самим и поддержать свои семьи. Ради куска хлеба или даже надежды на него многие отдали бы свои голоса не то что королю, а и самому дьяволу. Но в то же время ограничение избирательного права очень многих оттолкнуло от левеллеров. А ведь именно неимущие горожане и наёмные сельскохозяйственные рабочие, надеявшиеся, что революция улучшит их положение, были в начале её наиболее активной боевой силой и естественными союзниками левеллеров. Теперь они начали понимать, что даже левеллеры не настолько радикальны, чтобы преодолеть собственнические предрассудки и признать их полноправными гражданами. Они ещё поддерживали левеллеров в ряде их справедливых требований, но первая трещина уже появилась. Придёт время, когда потребуется выступить с оружием в руках, но левеллеры останутся одни — массы городской и сельской бедноты не поддержат их.

Ну, хорошо. Так было. А если предположить, что изобретена машина времени и мне дана возможность встретиться с Лильберном и его сподвижниками. Что бы я им предложил?

— Друзья, несомненные предки тех, кого я считаю своими учителями!

У вас на глазах совершилось то, чего в Англии не было никогда. Времена меняются, меняются и люди, а значит — и отношения между ними. Вы хорошо начали, но споткнулись на зависимости неимущих от тех, кто им платит. Так почему же вам не пришло в головы поразмыслить о судьбах этих неимущих и об обуздании аппетитов тех, кто может использовать свою экономическую власть над ними? Почему вы так много спорите о том, как должны люди верить, но забываете о том, как они должны добывать средства к существованию? Или в разрушенной Англии нет нужды в руках тех, кто кроме рук ничего не имеет? А если она есть, эта нужда, то почему же вы не думаете о том, что эти люди должны иметь немалое число фиксированных прав, помогающих им не только выжить, не только кормить своих детей и стариков, но и подниматься до уровня, который сделает напрасными ваши опасения, что хозяева заставят своих наёмных рабочих голосовать за свои интересы вопреки интересам Англии в целом?

Дайте наёмным рабочим и слугам возможность подняться в своём развитии до такого уровня — и эти люди уже за самое желание ваше дать им такую возможность станут вашей крепчайшей бронёй и острейшим вашим оружием. Не все? Но именно те, чья сила уже испытана вами в боях этой революции. Те, которые сейчас ждут от вас не слов, а дел, и готовы поддержать вас — если вы их не предадите...

...Увы, пройдут два столетия до той поры, когда Маркс и Энгельс смогут сформулировать ту истину, что сначала человек должен создать базис своего существования, а уж потом на том базисе возводятся надстройки, в том числе и избирательные права... Два столетия недомыслия, ошибок и крови — той самой единственной цены, которой, как сказал в “Соде-солнце” Михаил Анчаров, люди всегда платили за свои ошибки. И далеко не все это понимают и сейчас, через полтора века после того озарения Маркса и Энгельса. И многие понимающие как раз и делают так, чтобы другие не понимали — выгоды своей ради...