Псковское восстание 1650 года

Город Псков был крупнейшей крепостью северо-запада России. Основанный в VI веке, впервые упомянутый в 903 году, он с самого начала был твердыней, прикрывавшей Русь от нашествия с запада. Чудь, эсты, литовцы, ливонские рыцари, поляки, шведы, неоднократно подходившие под его стены, всегда откатывались назад, не добившись победы. 81 осаду выдержал Псков и ни разу не был взят открытой силой. Только в 1240 году измена боярина Твердилы дала ливонским рыцарям возможность ворваться в город, но через год Александр Невский истребил немецкий гарнизон и более вражеская нога не вступала на псковские улицы до ХХ века. Ныне Псков крепостью не является, но и в 1918, и в 1941 году немцам пришлось платить за временную его оккупацию очень большой кровью — не только за административный центр и железнодорожный узел, но и за землю, которую предки отстаивали с честью и славой, что и потомков заставляет её удерживать более яростно, чем иные территории.

В середине же XVII века Псков был городом русской славы, остановившим за 70 лет до описываемых событий огромную армию Стефана Батория и пять раз отбрасывавшим от своих стен шведов в годы интервенции (в 1611, 1612. дважды в 1615 и в 1616 годах). Именно героическое сопротивление крепости Псков заставило Стефана Батория в 1582 году и Густава Адольфа в 1617 году пойти на заключение мира с Россией. Находясь в полусотне вёрст от шведского рубежа и в сотне вёрст от польско-литовского, Псков всё время находился на военном положении. Являясь крупным торговым центром, он в первую голову был узлом обороны. Всё боеспособное население было переписано. В 1644 году “росписной список” (перепись) показывает “ратных и всяких людей 2 172 человек” (боеспособных), из них 747 посадских [М.Н.Тихомиров “Псковское восстание 1650 года”. М.-Л., 1935, стр.16. Далее: Тихомиров, стр...], а остальные — стрельцы, дворяне и дети боярские, так что служилых людей было почти втрое больше, чем боеспособных мужчин в посаде. Женщины, дети и весьма многочисленное и боеспособное духовенство в “росписном списке” не указаны.

Всё боеспособное население было вооружено. Ещё Василий Третий, идя в 1512 году походом на Смоленск, взял из Пскова 1 000 пищальников, как указано в Псковской летописи. Там же сообщается, что в Пскове было тогда 6 500 дворов, а значит — с 13-ти дворов два пищальника со своими пищалями и каждый с 12-тью гривенками (фунтами) пороха и с 12-тью же гривенками свинца, и это — в дальний поход, а ведь и город оставался не без защиты. К середине XVII века количество и качество вооружения несомненно повысилось за счёт трофеев в боях с упомянутыми захватчиками, да и вообще на границе степень вооружённости всегда выше. Не только Псков, но и другие русские города в случае войны могли выставить своё войско. Сохранились переписи населения Москвы, Ярославля, Костромы и других городов, и всюду указано наличие собственного оружия у значительной части населения [Денисова, Портнов и Денисов “Русское оружие XI — XIX веков”. М.1953. стр.10-11]. Но псковичи отличались от своих вооружённых собратьев в глубине страны тем, что гораздо лучше владели оружием, обладали боевым опытом и, помня прошлые осады со слов отцов и дедов, могли оценить с военной точки зрения каждый камень и куст в окрестностях города.

В 1650 году в Пскове сидел воевода с дьяком и ведал всей Псковской землёй. Ему подчинялись воеводы Гдова, Острова, Изборска, Опочки. Был в Пскове и церковный центр, возглавляемый в то время Макарием, архиепископом Псковским и Изборским. Псковская кафедра была учреждена лишь в конце XVI века и Псковский “Троицкий дом” имел гораздо меньшее влияние, чем “Софийский дом” в Новгороде, и архиепископ по влиянию и богатству весьма уступал новгородскому митрополиту.

Город был расположен на восточном берегу реки Великой (глубина до 18 метров) и рассечён речкой Псковой на две неравные части. Малая, северная, называлась Запсковьем. Запсковье и междуречье Великой и Псковы, а также берег Великой, были обнесены мощными стенами — главной защитой Пскова с точки зрения фортификации. Но если бы стена меж Великой и Псковой (наиболее уязвимое место обороны) и была прорвана, враг был бы принуждён к уличным боям в Окольном городе и остановлен у более древних стен Середнего города.

Но и после взятия Середнего города врагу ещё было бы не до празднования победы. На холме между Великой и устьем Псковы находится Кром — псковский кремль. Артиллерия защитников Крома смела бы всякого, кто попытался бы штурмовать эту древнюю цитадель — место, где зародился Псков. Хотя стены были сложены из довольно рыхлого песчаника и легко пробивались артиллерией, удачное расположение стен, 82 орудия с умелыми пушкарями и большое количество боевых припасов делали очень трудным подведение к городу вражеской артиллерии для разрушительного огня. Мужество же защитников делало Псков такой сильной твердыней, что стотысячное войско Стефана Батория, прорвав внешнюю стену в районе Свинусской башни, не смогло продвинуться дальше нескольких пунктов Окольного города, да и оттуда было выбито. На западном берегу Великой лежало неукреплённое Завеличье. Там находилось несколько каменных монастырей и Немецкий гостиный двор. Завеличье соединялось с городом наплавным мостом. Зимой въезд в Завеличье был также в районе моста, так как западный берег Великой крут и обрывист, как и все западные берега русских рек, текущих в меридиональном направлении. Иноземцев дальше Завеличья не пускали — опасались шпионажа. В Кроме и возле него были съезжая (воеводская) изба и княжий двор, а также двор архиепископа. По мнению иностранцев (служивших в войске Батория), Псков величиной и красотой не уступал Парижу, что, конечно, преувеличено, но несомненно, что после Москвы Псков был самым укреплённым и архитектурно оформленным городом Московского государства. Хотя в городе был ряд пустырей, используемых под выгоны и ржаные нивы, огороды и так далее, главный городской выгон находился за стенами.

Не следует думать, что население Пскова было занято исключительно службой Родине и было однородно по положению и помыслам. Псков ещё во времена самостоятельности (до 1510 года) раздирался междоусобной борьбой, а к 1650 году эта борьба приняла особенно резкие формы. Посадские делились на “молодших”, “середних” и “лучших”; стрельцы делились на старых и новоприборных; в среде чёрного духовенства монастырские служки угнетались “старцами”; в среде белого духовенства выходцы из плебейской среды враждовали с более обеспеченными и имевшими лучшие приходы выходцами из более богатых и знатных семей. Кроме того были дворяне и дети боярские со своими холопами, жившие обычно в своих поместьях и лишь изредка приезжавшие в Псков, хотя и имевшие там свои дворы. Одно перечисление этих групп населения Пскова показывает глубину раскола между жителями этого города.

О положении рядовых псковичей, которое и толкнуло их на восстание, будет сказано позже — при передаче содержания Большой Псковской челобитной, а сейчас перечислим основные группы псковского населения с указанием их занятий, интересов и средств к существованию.

“Лучшие” посадские. Их было не более сотни из 747 боеспособных посадских (мужчин), но благодаря системе откупов (на рыбные ряды, пошлины, бани, кабаки, извоз, квасоварение, выгон дёгтя и так далее) они держали в своих руках всю торговлю и промыслы Пскова и большую часть торговли и промыслов в пригородах.

“Середние” посадские были ещё малочисленнее. Их, занимавшихся мелкой торговлей, душила конкуренция “лучших” и они быстро скатывались к “молодшим”, но, как и всякие середняки, лезли в “лучшие” и потому в ходе восстания активной революционной силой себя не показали. “Революционной”? Позволю себе этот термин, ибо сначала появляются революционеры, а уж потом происходят революции. Сначала появляются феодалы, а уж потом — иной раз через столетия борьбы — возникает феодализм. То же и с появлением первых рабовладельцев и торжеством в данной стране рабовладельческого строя.

“Молодшие” посадские выносили на себе всю тяжесть тягла и поборов со стороны воеводы и дьяков. Занимались они ремеслом — были и мясники, и шапошники, и сапожники, и хлебники, и серебряники, и множество других видов занятий, что видно из упоминаемых в документах прозвищ. Женщины в переписях не указаны, а боеспособных мужчин среди “молодших” было не меньше пятисот. Спасаясь от тягла, многие “молодшие” шли в стрельцы, пушкари или закладывались за монастыри и архиепископа. Но закладчиков искали и возвращали в тягло.

Очень близкими к интересам “молодших” были интересы большинства рядовых стрельцов. Стрельцов в Пскове было 1300 — три приказа [Тихомиров, стр.30]. Приказ возглавлялся “головой” и делился на сотни и полусотни. Головы и сотники не входили в это общее число и получали по 30 и 10 рублей в год. Пятидесятники же (4 рубля в год) и десятники (три рубля с полтиной в год) в это число входили. Рядовые стрельцы новых приказов (новобранцы и стрельцы первых лет службы) получали по три рубля в год, а стрельцы старого приказа (их было в 1648 году 205 человек) получали “за многие службы и кровь” пожизненные оклады в четыре рубля в год, как пятидесятники новых приказов.

Было ещё в Пскове 100 конников-казаков, получавших по 5 и по 4 рубля в год и большей частью переведённых на землю, то есть ставших помещиками, 84 пушкаря с окладами по калибру орудия от 5 до 3 с полтиной рублей в год, 35 воротников (тоже специальность вполне техническая — башенные ворота такой крепости требовали знаний и умения, а также хоть нескольких дублёров, как и у пушкарей было двое, готовых сменить немедля выбывшего “первого номера”.

Перечисление ратных людей будет неполным без упоминания 197 собственно-псковских и приписанных к Пскову 60 пусторожских и 28 невлянских дворян и детей боярских [Тихомиров,стр.38] . Все они были помещиками-землевладельцами и жили на доходы от сельскохозяйственной продукции своих поместий.

Ещё к военному ведомству относились 7 недельщиков, 5 казённых кузнецов, 16 сторожей в Кроме, съезжей избе и дворцовом приказе, 7 плотников [Тихомиров, стр.32]. Они также получали государево жалованье.

Большинство ратных людей, кроме дворян и детей боярских, наравне с посадскими занималось промыслами и торговлей, что, наряду с разницей в окладах, привело к резкому расслоению. Стрелец Афанасий Небритиков имел соляную варницу и две лавки по торговле тканями и пушниной. Его имущество оценивалось в 1000 рублей, то есть в 250 лет службы пятидесятника государева войска [Там же,стр.33]. Таких, конечно, было немного, но вообще занятия торговлей и ремеслом были обычны для ратных людей, что видно из прозвищ: “коновал”, “рукавишник”, “шапошник”. Поэтому интересы стрельцов и посадских сходились — и те, и другие зависели от сбыта своих товаров, от цен на рынке. Стрелецкая верхушка, дворяне, часть казаков и стрельцов старого приказа солидаризировалась с “лучшими”посадскими; часть командного состава, “старых”стрельцов и казаков, пушкари и воротники — с “середними”; а большинство рядовых стрельцов новых приказов — с “молодшими”. Особенно активной силой в восстании оказались те стрельцы-новобранцы, которые не успели ещё завести своих промыслов и жили только на споловиненное воеводой жалованье. Богачи из стрелецкой верхушки и дворяне остались верными слугами царя. Промежуточные же группы качались из стороны в сторону, рождали в своей среде заговоры против революционного правительства и в конце концов сыграли решающую роль в подаче повинных челобитных.

Я написал ТОГДА: “революционного”, теперь — в 1998 году, обретя любовь к точности высказываний, написал бы “повстанческого”. Как говорили уже в те времена: “негоже имя царское трепать в кабаках”. Так и с революцией — до неё псковичи так и не дошли, хотя шагнули дальше многих в этом направлении. Но менять это слово в тексте не буду именно потому, что всё-таки шагнули дальше многих. Они не знали, что такое революция, но двигались мыслью своей в этом направлении. Не все, но именно те, кто возглавил восстание.

Администрация Пскова кроме воеводы и дьяка состояла из 21 подъячего, служивших в Разрядном, Денежном, Поместном и Судном столах [Там же, стр.34] . Они получали от 30-ти до 1-го рубля в год и имели широкие возможности по части лихоимства, что и делало их противниками восстания. Но было Пскове и множество отставных (“площадных”) подъячих, промышлявших писанием писем, жалоб, челобитных, советами по юридической части. Эти пролетарии пера стали активными участниками восстания, а их староста Томило Слепой — одним из его вожаков.

Один из секретарей Стефана Батория в 1581 году писал, что в Пскове было около 300 каменных церквей [Там же, стр.35] . Если это и преувеличение, то всё же их было не менее сотни. Каждая церковь имела своих попов, дьяконов. В 1589 году их, не считая “ружных”, то есть получавших постоянное содержание от правительства — “ругу”, было более 100, а ведь это было после тяжёлой осады, унесшей много жизней, в том числе и лиц духовного звания. Духовенство имело ряд привилегий, например — право безъявочно держать вино для своих нужд, что запрещалось “молодшим” посадским, “чтобы от этого кабацкому сбору порухи не было”. Ниже попов и дьяконов стояли дьячки, пономари и церковные сторожа. В 1677 году их (только боеспособных) было в Пскове 99. Они, как и попы, не несли тягла, но жили гораздо хуже и всецело зависели от попов и дьяконов. Такое же расслоение было в многочисленных монастырях Псковской земли между игуменами и “старцами” с одной стороны и рядовыми монахами и монастырскими служками с другой. Хотя среди русского духовенства и не нашлось в то время Яна Гуса или Томаса Мюнцера, но плебейское происхождение и имущественное положение многих из них толкнули в ряды восставших — например, попа Фирса, чернеца Пахомия, служек Печёрского монастыря.

Всякое революционное выступление народных масс важно не только своими прямыми результатами, но и теми идеями, которые в ходе этого выступления были выдвинуты. Псковское восстание 1650 года не было бунтом — не имеющей программы вспышкой народной ярости, которая всё сокрушает на своём пути и быстро потухает. Не было оно и народной войной типа Разинщины — не потому, что не успело принять подобных масштабов, а потому, что программа псковичей была иной. И нам нужно учитывать не только те их требования, которые были изложены в Большой Челобитной (участие выборных от народа в судах совместно с воеводами), но и родившиеся в ходе борьбы у нескольких вожаков восстания мысли об ограничении власти воевод всегородными избами, то есть подобием парламента на местах. В случае распространения восстания на всю страну и победы его это привело бы к созданию общероссийского парламента, как бы он ни назывался, и к созданию конституционной монархии. Правда, даже сами вожаки восстания не понимали, к чему ведут их замыслы. Это сильно ограничило их действия. Но всё же Псковское восстание несёт в себе зародыши идей буржуазной революции и поэтому я нахожу возможным применить здесь некоторые сравнения с событиями времён классической буржуазной революции — Великой Французской.

К псковским “якобинцам” следует отнести “молодших” посадских, стрельцов новых приказов, монастырских служек, площадных подъячих, плебейскую часть духовенства, не утративших ещё человеческого достоинства холопов и всяких зависимых людей. “Роялистами” оказались “лучшие” посадские, стрельцы “старого” приказа (кроме двадцати человек, примкнувших к восстанию), стрелецкие головы, большинство пятидесятников, монастырская и церковная верхушка, большинство попов, подъячие на государственной службе, дворяне и дети боярские. Последние были верными слугами царя ещё и потому, что многие из них были московского происхождения — потомки тех, кто был переселён из Москвы в 1510 году для лучшего закрепления Пскова за Москвой: Татищевы, Квашнины, Нащокины, Воронцовы, Вельяминовы и другие. В “болоте” же, то есть в неустойчивом равновесии между полюсами восстания, оказались “середние” посадские, часть среднего командного состава стрельцов, казаки, пушкари, часть попов, дьяконов и монахов.