Вступление Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8

Псковское восстание 1650 года

Намерения псковичей, как писал со слов торговых людей новгородский воевода Хилков, заключались в том, чтобы поднять восстание во всех городах вплоть до Москвы, “для того, чтобы всяких чинов людем приттить к тебе, государю, бити челом таким же невежеством, как и преж сего на Москве учинилось”. Подразумевается Московское восстание 1648 года — Соляный бунт, когда восставшие москвичи фактически держали в руках царя, бояр и весь город, но ограничились требованием выдать нескольких бояр и дьяков, их казнью и разгромом боярских дворов. Восстание не имело успеха всё из-за той же проклятой робости перед словом “царь”. Видимо, и псковичи собирались даже после овладения Москвой чего-то просить у царя, вместо того, чтобы избавиться от него и ввести на русской земле такое же управление, как во Пскове, то есть демократическую республику — не будем бояться этого термина.

Да, не будем. Только стоит вспомнить, что демократия — это власть “демоса”, то есть полносоставного народа, а когда в этом народе выбиты некоторые слои, как в простокваше бывают съедены сметана и наиболее плотный белок, после чего в той же посудине остаётся лишь сыворотка с плавающими хлопьями, то у народа появляется иное название — “охлос”, и не “демократию” имеет он, а “охлократию”, “быдлократию”, очень быстро сменяемую военной диктатурой, монархией, олигархократией или данный народ становится добычей иноземцев и либо гибнет совершенно, либо лишь через века, при совершенно новых обстоятельствах, сможет воспрянуть в новом же качестве.

А что поначалу собирались у царя ПРОСИТЬ — так и победоносный Кромвель у пленного Карла Первого просил, доигравшись до его бегства и вынужденного продолжения гражданской войны, после чего уже повёл дело к казни короля вопреки парламентской арифметике, преодолённой при помощи “Прайдовой чистки”. Другое дело, что сам он оказался после этого могильщиком Английской революции, но тем не менее сделанное англичанами в 1649 году стало прецедентом незабываемым и вполне могло бы повториться в России именно в результате Псковского восстания. Могло бы... Но не смогло.

Пока шли переговоры с Новгородом и другими городами, куда засылались “прелестные письма”, написанные Томилой Слепым и его сыном Григорием, правительство Пскова занялось подготовкой крепости к обороне. Псковичи были твёрдо уверены, что их город, устоявший против Густава Адольфа на памяти их отцов и против Стефана Батория при их дедах, выстоит и против любого числа московских карателей. Наряду с укреплением стен и проверкой артиллерии правительство Гаврилы Демидова взялось за наведение порядка в крепости. Во всякое смутное время находятся любители половить рыбку в мутной воде. С такими псковичи расправлялись со всей решительностью. Когда у подъячего Ивана Григорьева были отобраны грабителями две медвяные чарки, по его челобитью грабителей — двух кабацких ярыжек (в данном случае это двусловие означает “голь кабацкую”, заведомых пропойц-алкашей) — сыскали в три дня и били кнутом в проводку: одного от земской избы до тюрьмы, а второго от земской избы за Петровские ворота [Россия и Швеция... стр.339] . Были усилены караулы на воротах. По показаниям дворянского слуги Михайлова Малого (случайно оказавшегося в Пскове), эти караулы ставились мирскими людьми (правительством Пскова), а стрельцы тем людям были послушны. Голов же своих стрельцы не слушали, а одного из них — Бориса Бухвостова — били стрельцы всех приказов [Россия и Швеция... стр.338] .

Московское правительство, оказавшись перед фактом расширения восстания, приняло решительные меры. Против Новгорода был отправлен карательный отряд князя Ивана Никитича Хованского. Около месяца сопротивлялись новгородцы, но агитация митрополита Никона и измена случайного вожака восставших Ивана Жеглова раскололи их ряды, что и привело к подаче челобитных на имя царя. 13 апреля Хованский вступил в сдавшийся Новгород. Он, Хилков и Никон поспешили сообщить псковичам о падении Новгорода. Эффект, однако, был совершенно не таким, какого они ждали. Гонец Никона Богдан Сназин сообщает: приехал он в Псков 3 мая, встретили его у ворот караульщики и отвели в городовую избу к выборным. Те прочли грамоты от Никона, велели бить в набат и собрали народ на сход. Зачитав присланные грамоты всему населению, они спросили — что делать. “И выслушав тех отписок псковичи всяких чинов люди митрополита невежливыми словами всячески бранили, и ево де мы отписок не слушаем: полно де ему митрополиту и того, что де он Новгород обманул, что подали государю новгородцы повинные челобитные. А мы де не новгородцы, челобитных де нам повинных ко государю не посылывать. А посланы де от нас из Пскова ко государю челобитчики и с ними посланы обо всём к государю челобитные, а в тех де челобитных подлинно обо всём написано и что де нам по тем нашим челобитным государев указ будет и того де нам и дожидать” [Тихомиров, стр. 69] . Тут гонца Сназина заковали в железа и отдали за пристава.

Вслед за Сназиным приехал в Псков Андрей Сонин — гонец Хованского с царской грамотой и отпиской Хованского о взятии Новгорода. С ним приехали новгородские дворяне и посадские с заданием от Хованского уговорить псковичей “помнить крестное целованье и от всякого дурна отстать”. Но всегородные старосты при поддержке других псковичей заявили, что “никаких воров и заводчиков нет, а стоят они за государево крестное целованье и во всём ему государю прямят”. Они ругали новгородских посланцев изменниками, пустившими в город Хованского, велели ему передать, чтобы не трудился впредь писать такие письма псковичам, и выгнали посланников из Пскова пешком [Тихомиров, стр.70] .

О Большой Псковской челобитной будет сказано несколько позже, а теперь следует рассказать, как откликнулись на вести о восстании зарубежные соседи псковичей — шведы, чьи интересы были сильно задеты восстанием (арест Нумменса, задержка казны и хлеба, прерванная торговля).

О том, что “простонародье в Пскове просило, чтобы совсем хлеба не продавать (шведам), дабы им не пострадать от голода” [Россия и Швеция... стр.441] , Поммеренинг сообщал ещё 9 февраля 1649 года, то есть за год до восстания. В середине марта 1650 года он сообщил о начале восстания в Пскове и об аресте Нумменса, а также о посылке Волконского [Россия и Швеция... стр.469] . Но царское правительство отвечало перед шведами за неприкосновенность на российской территории жизни и имущества шведских граждан, как сказали бы мы теперь, а тогда говорили — подданных шведской короны. Тем более — за имущество и деньги самой шведской короны. Это вполне естественно — такой же была ответственность шведов перед Москвой, как русских перед Стокгольмом. Обида иноземца — обида для его его страны. Поэтому 5 апреля 1650 года была отправлена царская грамота королеве Христине, в которой сообщалось о событиях в Пскове, о том, что “воров” велено покарать, Нумменса с деньгами и хлебом выпустить, так что царское правительство в случившемся неповинно и принимает меры для исправления положения. С этой грамотой был отправлен в Швецию подъячий Василий Старый. Новгород был в середине апреля замирен и поэтому Старый попросил воеводу отправить в Ниеншанц человека — предупредить шведов, что едет царский гонец и что нужно к его приезду подготовиить судно для скорейшего отплытия в Стокгольм. Воевода послал новгородского стрельца Ортюшку Нечаева, а дальше начались события, достойные написания комедии. Комендант Ниеншанца был бы плохим комендантом, если бы не попытался узнать у Ортюшки о положении в порубежных русских землях. Он велел переводчикцу Матвею Эрикову (Матеасу Эриксону) подпоить Ортюшку и выпытать в застольной беседе всё, что тот знает. То ли Эриксон перестарался, то ли вино оказалось слишком крепким, то ли Ортюшке захотелось покуражиться, только он наплёл такого, что комендант в ужас пришёл: по словам Ортюшки во многих городах северо-запада появилась большая воинская сила, идущая против шведов. Ортюшка сообщил численность этой силы и имена командиров, примерно в 15 раз превзойдя действительность. В итоге комендант Ниеншанца задержал приехавшего Василия Старого и поднял тревогу по всей границе от Чудского озера до карельских лесов. Впрочем, Старый, оказавшись в столь неудобном положении, духом не пал. Он сумел через того же Эриксона и другого переводчика — русского — раздобыть черновую запись стрелецкой болтовни и переправить её в Россию. Вот выдержка оттуда, из которой видно, что шведский комендант не зря рисковал головой и карьерой, задерживая до выяснения русского дипломатического курьера: “послан де от тебя, государя, с Москвы твой боярин князь Яков Куденетович Черкасский, а с ним ратных людей 40 тысяч человек, а пришёл де близко к Новгороду, от Новгорода за 70 вёрст. Да в Великом Новгороде с твоим государевым боярином со князем Иваном Никитичем Хованским, ратных людей 12 тысяч, да на Олонце собрано 40 тысяч и из того де числа 16 тысяч послано на Карельский рубеж, да в Старой Руссе прибрано 6 тысяч, да в Ладоге 1 тысяча человек” [Россия и Швеция... стр.297] . Тут приехал посланец де Родеса из Новгорода, сообщивший, что таких войск и в помине нет, а те, что есть, двигаются на подавление Псковского восстания. Старого с извинениями отпустили и он приехал в Стокгольм, где вручил царскую грамоту. На начавшемся в Стокгольме заседании сейма от имени королевы было сделано сообщение о псковских событиях и о том, что мятеж несомненно будет усмирён, о нерушимости русско-шведской дружбы и о том, чтобы “никаких ссорных речей никто бы впредь не говорил” [Россия и Швеция... стр.301] . Тогда же при перечислении дружественных Швеции держав впервые Россия была упомянута раньше Польши, что по тем временам имело большое значение и вызвало неудовольствие польского короля [Там же] .

Кроме того в частной беседе с Василием Старым шведские толмачи сказали ему, что “королева де с государем также в дружбе и любви, а ныне де у королевы ратные люди из цесаревой земли живут в Свее в разных местах, и будет государю потребуются ратные люди, и они же начаются, что государю королева за ратных людей не постоит” [Россия и Швеция... стр.302] . Старый ответил, что “будет государю что у королевы понадобится, государь о том к королеве отпишет, а ратных людей у государя много во всей его государевой отчине” [Там же] .

Из этих фактов видно, что шведское правительство не только не попыталось воспользоваться затруднениями царского правительства, но и оказало моральную поддержку и даже предложило помощь наёмниками. Правители государств — братья, даже если между этими государствами пролито немало крови, — таков смысл заявления шведского правительства. Можно упомянуть, что в подавлении Разинщины принимали участие полки иноземных наёмников, превзошедшие даже дворянское ополчение зверской жестокостью, что Екатерина Вторая бросила по просьбе польских панов русские полки на подавление гайдамацкого восстания “Колиивщины” на Правобережной Украине, что Николай Первый, помогая австрийскому императору, подавил революцию в Венгрии, что Вильгельм Второй в 1905 году держал на русской границе войска, готовые к интервенции для подавления революции, что вообще ни одна революция не обходилась без иностранного вмешательства на стороне правящего класса...

Но вернёмся к псковичам. В середине апреля, как сообщили в своих показаниях люди Семёна Стрешнёва, сопровождавшие в Псков нового воеводу Львова, в земской избе обсуждалась и дополнялась почти уже готовая Большая Псковская челобитная. Писал её Томило Слепой, а дополняли выборные от всех групп населения. Дворян также заставили подписать челобитную. Составлялась она очень тщательно, хотя и переполнена совершенно фантастическими измышлениями об измене боярина Морозова и Фёдора Емельянова, о приготовлениях шведов к нападению на Россию и так далее. Однако эти слухи и измышления не приводятся сами по себе, а очень точно указано, кто и когда именно это сообщил. Из Томилы Слепого вышел бы в наше время великолепный писатель-фантаст, столь убедительно излагает он эти измышления и оправдывает действия псковичей, хотя таким действиям с точки зрения властей оправдания быть не могло, да и не нужно оно было псковичам, а нужны были решительные действия.

В то же время Большая Псковская челобитная очень ярко выражает требования псковичей и показывает те причины, которые фактически вынудили их восстать.

Служилые люди жаловались на убавки жалованья, на замену хлебной выдачи деньгами, на то, что воеводы и дьяки берут посулы до 500 и более рублей в год и выдают жалованье не в указанные сроки, а под праздники, чтобы деньги остались в кабаках и обогатили кабацких откупщиков. А когда служилые люди показывают воеводе и дьякам царские жалованные грамоты, те отвечают: “добры де жалованные грамоты, ды мы вам не дадим, потому что исходит государева казна на Москве немцам” [Россия и Швеция... стр.359] .

Духовенство просило очень немногого. До большого пожара в Пскове было 30 “ружных” храмов, построенных и содержавшихся на царские деньги — ругу. А к 1650 году их осталось всего 14, да и те без призрения со стороны воеводы и архиепископа “валятся розно”, а руга причту выдаётся вполовину, да и с той воеводы и дьяки дерут большие поминки [Россия и Швеция... стр.361] .

Посадские люди жаловались, что дворы для воевод и дьяков они строят всем городом, а как уезжает воевода или дьяк на Москву, то велит своим слугам выламывать на своём дворе дверные петли, скобы, цепи, пробои, тяги, даже изразцы печей и всё это тут же продавать, а многое с собой забирает, а посадским приходится всё это ремонтировать за свой счёт, разоряясь при этом [Россия и Швеция... стр.361] .

Обвиняли Собакина в безденежном захвате купеческих товаров, в принуждении к бесплатной работе на себя, а его сыновей Василия и Григория, а также воеводскую дворню — в неоднократных изнасилованиях жён и дочерей посадских [Там же] .

Жаловались и на зазывные грамоты из Москвы [Там же]. Если при царе Михаиле Фёдоровиче в 1633 году была выдана жалованная грамота псковичам, чтобы судиться им по всем делам опричь разбоя и татьбы в Пскове перед воеводой и дьяком, то теперь из-за всякого пустяка приходится ехать на суд в Москву и для этого распродавать своё имущество.

И очень важной была жалоба на неправильное обложение тяглом. В 1624 году писец Иван Вельяминов записал Псков в семи долях, а уезд и пригороды в одну долю. Может быть, после страшного разорения в годы интервенции, когда один Псков устоял перед врагом, а окрестное население погибло или разбежалось, в таком соотношении и был смысл, но по “дозору” (переписи) 1646 года крестьян в уезде и пригородах оказалось в 10 раз больше, чем посадских в Пскове [Россия и Швеция... стр.362] .

Все эти жалобы-требования перемежаются упоминаниями о том, что Псков всегда стоял за государя и русскую землю, перечислены заслуги Пскова в борьбе с иноземцами от времён Александра Невского до Смоленской войны.

Дворяне и дети боярские никаких требований не предъявляли, ни на что не жаловались.

Требования псковичей (в виде просьб) были следующие:

1. Не уменьшать в Пскове число служилых людей и не брать их на службу в Москву и замосковные города.
2. Выдавать жалованье служилым людям полностью и в срок.
3. Запретить воеводам разорять при отъезде дворы, брать посулы и заставлять безденежно на себя работать.
4. Отменить зазывные грамоты кроме дел по разбою и грабежу. Приказать воеводам и дьякам в Пскове “во всех делах расправы чинить с земскими старостами и выборными людьми по правде, а не по посулам и не по мзде”.
5. Платить подати не по писцовым, а по новым “дозорным” книгам.
6. Строить “ружные” храмы попрежнему и выдавать духовенству ругу сполна, без поминок воеводам и дьякам.

На обороте челобитной — рукоприкладства всех псковичей — от архимандрита до всяких чинов жилецких людишек.

Челобитную везли в Москву выборные от всех чинов: Григорий Воронцов-Вельяминов от дворян, чернец Снетогорского монастыря Пахомий и священник Филипп — от духовенства, Никифор Тимофеев и Тимофей Ефимов — от трёх стрелецких приказов. Челобитную показали арестованному Волконскому, который запечатал её, приложив свою отписку. 24 или 25 апреля челобитчики выехали из Пскова. Тайно от всех был послан также казак Мокей с копией челобитной — на всякий случай — к боярину Никите Романову, в симпатии которого псковичи были уверены. Встреченные ещё в Твери Артамоном Матвеевым, челобитчики были 12 мая доставлены им мимо Москвы в село Покровское, где находился царь. Тут челобитчик от дворян Воронцов-Вельяминов заявил, что он послан от дворян и детей боярских, приписанных к Пскову, что все они против восстания и государю верны, а подписали челобитную поневоле [Россия и Швеция... стр.366] . Он подал список вожаков восстания и просил отправить его в полк Хованского, что было уважено. Стрелец Фёдор Гурьев Коновал, посадские Никифор Тимофеев и Тимофей Ефимов, тоже заявившие о верности царскому правительству, были завербованы как тайные агенты в среде восставших. Среди остальных челобитчиков царское правительство заподозрило чернеца Пахомия в особой активности на пользу восстания и пыталось его арестовать, а когда он бежал — догнать по дороге. Но Пахомий от погони ушёл и добрался до Пскова. Челобитчики были приняты царём и 19 мая отправлены в Псков с царской грамотой — ответом на челобитную, а также наказом к псковичам. В общем, зря писали псковичи челобитную и зря челобитчики приезжали к царю — ведь только что пал Новгород, так что в Москве были уверены, что и Пскову долго не продержаться. Если бы восстание подошло к стенам Москвы, то и разговор был бы другой, а теперь царское правительство говорило с псковичами, как с побеждёнными. Если псковичи в своей челобитной лгали и лицемерили по мелочам, в немалой степени потому, что того требовал сложившийся стереотип поведения, этикет, — то в царской грамоте ложь гораздо более крупномасштабная. Так, грамота утверждает, что в Пскове “никакого оскудения и голода быть было не от чего... Как вы для своих пожитков сами хлеб продавали и полнились без нашего указу, и в те поры за то у вас никакого мятежу не бывало. А как мы, великий государь, ...изволили хлеба продать малое число... и воры для воровства и грабежу мятеж учинили” [Россия и Швеция... стр.370-371] . Бедный царь!.. Обижают его нехорошие псковичи, ловя за руку на спекуляции, сделавшей для них основной продукт питания недоступным, — ясное дело, что это они по вредности своей, “для воровства и грабежу” учинили. А что именно в порубежье со Швецией крепко помнили люди, как обесхлебленный Новгород был взят в своё время чуть не голыми руками — так их бы за то похвалить с вершины власти следовало. Как и ниеншанцский комендант по ту сторону границы тоже заслуживал — за повышенную бдительность и готовность ради интересов державы своей голову на плаху положить — не нагоняя, а похвалы.

В грамоте утверждается, что виной восстанию явилось воровство “Томилки Слепого да Прошки Козы с товарищи” [Россия и Швеция... стр.373] , а остальные псковичи лишь втянуты этими извергами вопреки своей воле. Тут видно стремление вбить клин между вожаками и массой. На просьбы об улучшении положения псковичей ответа нет, только есть обещание прислать царский указ после подачи псковичами повинных челобитных, то есть, как сказано у Демьяна Бедного в его “Манифесте барона Врангеля” — “сдавайтесь мне на честный слово, а там... мы будем посмотреть!” Только на просьбу о совместном участии выборных и воевод в суде ответ был самый решительный: “Николи не бывало, что мужикам с бояры и с окольничьими и воеводы у росправных дел быть, и впредь того не будет” [Россия и Швеция... стр.375] . Боярин Морозов в царской грамоте описан чуть ли не ангелом небесным и верным слугой царя, а о Никите Романове, до которого добрался-таки казак Мокей и был им отведён к царю, говорится более резко, но также подчёркивается, что “он, боярин, наш холоп и служит нам, великому государю с своею братьею, з бояры, единомышленно”. И вообще не вам, псковичам, указывать, кого нам посылать в Псков на расследование. Кого хотим, того и пошлём. А вы выдайте вожаков, не то пошлём на вас больших бояр и воевод со многими ратными людьми.