Книга Северина :: Гадкие лебеди братьев Стругацких — моё понимание этого произведения

Гадкие лебеди братьев Стругацких — моё понимание этого произведения

стр.99

— Ну, хорошо, — сказал наконец Павор. — Поговорили и будет.

Улыбочка у него исчезла, глаза снова сделались как у штурмбанфюрера.

Вот и я так думаю: поговорили и будет. Пора разобраться в новой порции информации. Павор — сотрудник контрразведки, причем не рядовой. Люди его профессии имеют обычно дело не с лучшими сторонами бытия и не с полезнейшими и приятнейшими для их общества и их страны представителями двуногих. В то же время они обязаны мыслить, причём мыслить чётко и реально — иначе окажутся проигравшими. Вопрос в данном случае стоит лишь такой: искренен ли Павор в этом своем монологе? Тем более, что помогает же он бургомистру готовить процесс над Големом, руководит похищением одного из мокрецов, а влезший в зону его действий Виктор Банев в самом начале описываемых в повести событий схлопотал лично от Павора кастетом по затылку и через несколько минут узнает об этом от Голема, пока что ещё не ведая, кому лично он обязан временным выпадением из действительности. Итак искренен или нет? Могу поручиться, что искренен. Прими Банев его "кредо" и Павор заключил бы с ним союз, себя выдвинул бы в будущие Гитлеры или Пиночеты, а Баневу достался, бы при успехе пост, скажем, Геб-бельса или Бальдура фон Шираха ("вождя" молодёжной организации "гитлерюгенд", кстати сказать — паршивого, но всё же поэта). При вербовке Баневых врать не стоит, они на выявление наличия вранья профессионально настроены. И в общем-то Павор говорит правду: "тупость серой массы" всегда существовала и всегда губила самые благие порывы и извращала самые светлые идеи — они и для Павора светлые, он ведь с самого начала сказал о всех мыслимых системах морали, не рассортировывая их на симпатичные и несимпатичные ему, каждая из них имеет в его глазах право на осуществление, и все они сожраны и извращены серой массой. Но далее этой первичной правоты он уже сбивается с курса. Лев Николаевич Гумилев, исследуя мутации двуногих, указывает неоднократно, что помимо пламенных борцов за идею — пассионариев — есть ещё "эгоисты", "домовитые добытчики", коих пассионарии-"альтруисты" спасают ценою своего самопожертвования в одних случаях и истребляют ради торжества своей идеи в других Но есть ещё и субпассионарии — в отличие от обывателей-добытчиков, чьи устремления эгоистичны, инерционны, но не содержат разрушительного заряда ненависти ко всему, что нельзя съесть, выпить или "трахнуть" (как ныне принято называть половой акт), а заодно и к тем, кто имеет интересы и устремления к чему-то, за пределы субпассионарных потребностей выходящие. Гумилёв, на основании исследования великого множества аналогичных процессов при взгляде под определённым углом зрения, приходит к такому выводу: пассионарии возникают из этой самой серой массы в те довольно редкие годы, когда сочетания больших планет Солнечной системы приводят к особому расположению пятен на солнечном диске, а это нарушает нормальное взаимодействие между Солнцем и магнитным полем Земли, в то же время создавая перепады в ровном потоке "солнечного ветра", отдувающего рассеянное излучение из глубин Космоса. А оно есть, это излучение, и даже та малая его часть, которая к нам прорывается, на нас влияет весьма серьёзно, делая различными по душевным и даже физиологическим качествам людей, рождённых под знаком того или иного зодиакального созвездия. А тут вдруг совместилось ослабление солнечного ветра с возмущениями в магнитном поле, защищающем нас от солнечного ультрафиолета вместе с озоновым слоем и единственно защищающем от космических излучений. В разных случаях прорыв этих излучений даёт различные результаты рождаются неизлечимо больные, причем разными болезнями; бывают целые "эпидемии", когда в родильных домах матери рожают мёртвых младенцев; бывает массовая гибель взрослых гипертоников; и ещё многое бывает. И очень редко, но всё же бывает, что на поражённой ударом космического бича полосе земной поверхности вдруг рожают мамы вроде бы обычных детей, не с тремя глазами, без хвостов, нос не на затылке, едят ртом, но переполненных энергией, которая направляется именно на осуществление какой-либо завладевшей их сознанием идеи — её ещё нужно найти, но они на этот поиск запрограммированы. Для них всегда мир несовершенен и нуждается в изменении, переделке, перестройке, иной раз в "разрушении до основания и постройке нашего нового мира". И во имя этой идеи они проявляют такую энергию, такой натиск, так стремятся провести её в жизнь, так активно крушат чужие головы, не щадя своих, что нередко уцелевшим из них удаётся создать на развалинах старого мира новый, организованный согласно их идее. Но число их за это время резко сократилось. Детей завести они обычно не успевают, а если и заведут, то не успевают воспитывать по своему образцу, так что этим носителям родительских генов приходится искать вслепую свои идеи, нередко противоположные тем, за которые сражались родители. А после завершения эпохи бури и натиска пассионарии вымирают еще быстрее — теперь у девушек уже нет побуждений выражать героям своё восхищение ими доступным для девушек методом, они теперь думают о надежном будущем, а оно возможно с домовитым добытчиком из "серой массы", а не с неистовым правдоискателем. И уже поэтому число пассионариев даже само по себе снижалось бы и снижалось, но теперь их, неудобных в обращении и уже не являющихся единой силой, рассеянных по клеткам нового общества, начинают истреблять, причём главным образом ударами в спину, ложными доносами и прочими способами как раз к этому времени расплодившиеся субпассионарии и использующие их пассионарии, иной, враждебной идеее преданные и не чурающиеся таких методов. Скажем, Ришелье, идеей которого было наведение железного и вечного порядка, при котором неспокойные и буйные д`Артаньяны и Атосы вредны. Тогда данное общество максимум через три поколения постигает крах, и хорошо ещё, если в дело вступит другой класс этого общества, до поры придавленный настолько, что на его пассионариев государство просто не обращало внимания, ибо они не имели той идеи, за которую именно им стоило бы вступить в смертный бой. А вот обрело такую идею в той же Франции третье сословие — гибрид идей Руссо и аббата Сиейса, когда уже выдохлось французское дворянство и уже не могло давить, как прежде, низы французского народа — и всю планету сотрясла Великая Французская Революция, и идею революции, как таковой, уже не удалось загнать в небытие, и трясла эта идея Европу, Азию, Америку, а в России в 1917 взрыв был подобен взрыву сверхновой звезды... Так что только серая масса и может быть той средой, которая порождает пассионариев взамен погибших и вымерших снова и снова.

Павор, однако, Гумилева не читал — тот ещё к моменту написания "Гадких лебедей" не вышел на данные свои открытия, а если и созрели они в его мозгу, то опубликованы не были. Павор полагает, что однажды появившиеся пассионарии "цвет человечества, создавший цивилизацию", "люди с большой буквы, личности" уже вечно будут, если только убрать породившую их и их же губящую "серую массу". Убрать — и всё будет хорошо. Не будет хорошо! Слишком много пассионариев — это "перегрев", как отмечает Гумилев, приводя страшные примеры резни, длящейся когда десятилетиями, а когда и веками, ибо идей-то много, а этнические различия даже между служителями одной и той же идеи обязательно приводят к тому. что, скажем, идея христианства у сирийцев приняла вид несторианства, а у германцев — арианства, а у египтян и армян — монофизитства, и так далее. И превращаются все эти не сдерживаемые "серой массой" пассионарии в тех сказочных шотланд-ских котов, которые дрались, пока от них не остались только кончики хвостов. "Серая масса" необходима, как необходимы свинец и тяжёлая вода для нормальной и безопасной работы атомного реактора. Нужно только, чтобы масса эта не была серой. Чтобы кроме того не было роста числа субпассионариев, этого шлака, ни к чему не гожего, в отличие от нормального угля, тем более от пассионарного кокса, а всё их наличие было под строжайшим контролем. Тут первое слово — воспитанию. Нелепо уничтожать тела, надо трансформировать в нужную сторону души. Отделить от нынешних уже закостеневших и не поддающихся перевоспитанию взрослых серячков их детей — первое. Заставить их думать, заставить их тянуться к уровню, которого достигнут в своем развитии эти дети — их кровь и плоть, их любовь и надежда, — это второе. И потребовать у науки, впервые в истории человечества вышедшей на должный уровень, помощи как в стремительном развитии детей и подтягивании к их уровню взрослых, так и в просчете вариантов будущего, которое может из-за столь стремительного развития выйти из-под контроля, то есть — как не одному Виктору Баневу казалось и кажется — может стать холодным и безжалостным, — это третье.

Если уже удалось выяснить условия появления пассионариев, то можно и должно пополнять пассионарный фонд человечества, не дожидаясь космических ударов, а удары эти фиксировать и принимать меры против пассионарных взрывов и перегревов. А с серой массой в целом поступать, как поступают с болотом — нужна разумная мелиорация. Гипнопедия, генная инженерия, биохимия и прочее. Главное, чтобы каждый человек думал если не всем наличным миллиардом нервных клеток своего мозга, то хотя бы сотней миллионов, а не как Эллочка Щукина, зощенковский сапожник, проспавший Крымское .землетрясение или "Братья по разуму" из "Гадких лебедей". Даже если нынешние серячки таковыми и помрут — нельзя дать им заразить своей серостью своих детей. Детей необходимо вывести из серого общества взрослых и дать им все высшие достижения человечества. О том, собственно и писали Стругацкие во всех своих произведениях где прямо, где косвенно. О том, что болото людское ждёт своих мелиораторов. Здесь они показаны — "мокрецы" — с указанием, что ещё их зовут "очкариками". И набросана схема их действий. Ну, а Павор причём? А он (и не только он) — это предупреждение о наличии серой массы и о единомышленниках Павора (нередко искренних в своих взглядах и своих действиях), имеющихся отнюдь не только, в этом нехорошем произведении двух злокозненных жидов, обманом втёршихся, в советскую литературу.

стр.100

(Павор ушёл, а Виктор и Голем остались. И Голем поинтересовался, зачем Виктору потребовалось угонять от полицейского участка в лепрозорий грузовик с книгами, задержанный по приказу бургомистра).

— Мне так захотелось, — сказал Виктор. — Свинство задерживать книги. И потом, меня расстроил бургомистр. Он покусился на мою свободу. Каждый раз, когда покушаются на мою свободу, я начинаю хулиганить... Кстати, Голем, а может генерал Пферд заступится за меня перед бургомистром?

— Чихал он на вас вместе с бургомистром, сказал Голем. У него своих забот хватает.

стр. 100 (прямое продолжение):

— А вы ему скажите — пусть заступится. А не то я напишу разгромную статью против вашего лепрозория, как вы кровь христианских младенцев используете для лечения очковой болезни. Вы думаете, я не знаю, зачем мокрецы приваживают детишек? Они, во-первых, сосут из них кровь, а во-вторых растлевают. Опозорю вас перед всем миром. Кровосос и растлитель под маской врача. — Виктор чокнулся с Големом и выпил. — Между прочим, я говорю серьёзно. Бургомистр принуждает меня написать такую статью. Вам это, конечно, тоже известно.

— Нет, сказал Голем. — Но это не существенно.

— Я вижу, вам всё не существенно, — сказал Виктор. — Весь город против вас — не существенно. Вас отдают под суд — не существенно. Санинспектор Павор раздражён вашим поведением — не существенно... Модный писатель Банев тоже раздражён и готовит гневное перо — опять же не существенно. Может быть, генерал Пферд — это псевдоним господина Президента? Кстати, этот всемогущий генерал знает, что вы коммунист?..

Еще одно родимое пятно родимой страны "кровь христианских младенцев” — отзвук “дела Бейлиса", во время оно опозорившего Россию на весь мир. И не глохнет оно, это эхо, и Высоцкий его поминал:

...Но тот же алкаш мне сказал после дельца,

что пьют они кровь христианских младенцев,

а после в пивной мне ребята сказали,

что где-то давно они бога распяли...

А "кровосос и растлитель под маской врача" — это более позднее: "убийцы в белых халатах", "дело врачей-убийц".

А теперь опустим ряд высказываний обеих сторон и дадим Виктору повторить свой вопрос.

стр.101

— А всё-таки, Голем, — сказал Виктор, понизив голос, — это правда, что вы коммунист?

— Мне помнится, компартия у нас запрещена, — заметил Голем.

— Господи, — сказал Виктор. — А какая партия у нас разрешена? Я же не о партии спрашиваю, а о вас...

— Я, как видите, разрешен, — сказал Голем.

— В общем, как хотите, — сказал Виктор. — Мне-то все равно. Но бургомистр ...впрочем, на бургомистра вам наплевать. А вот если дознается генерал Пферд...

— Но мы ему не скажем, — доверительно шепнул Голем. — Зачем генералу вдаваться в такие мелочи? Знает он, что есть лепрозорий, а в лепрозории какой-то Голем, мокрецы какие-то, ну и ладно.

— Странный генерал, — задумчиво сказал Виктор. — Генерал от лепрозория... Между прочим, с мокрецами у него скоро, наверное, будут неприятности. Я это чувствую повышенным чутьём художника. В нашем городе прямо-таки свет клином сошёлся на мокрецах.

— Если бы только в городе, — сказал Голем.

— А в чём дело? Это же просто больные люди и даже, кажется, не зараз-ные.

стр.101 (прямое продолжение):

— Не хитрите, Виктор. Вы прекрасно знаете, что это не просто больные люди. Они даже заразны не совсем просто.

— То есть?

— То есть. Тэдди вот, например, заразиться от них не может. И бургомистр не может, не говоря уже о полицмейстере. А кто-нибудь другой — может.

— Вы, например?

— Я тоже не могу. Уже.

— А я?

— Не знаю. Вообще всё это только моя гипотеза. Не обращайте внимания.

Не обращаю, — грустно сказал Виктор. А чем они ещё необыкновенны?

стр.102 (прямое продолжение):

— Чем они необыкновенны? — повторил Голем. — Вы могли сами заметить, Виктор, что все люди делятся на три большие группы. Вернее, на две большие и одну маленькую...

Есть люди, которые не могут жить без прошлого, они целиком в прошлом, более или менее отдалённом. Они живут традициями, обычаями, заветами, они черпают в прошлом радость и пример. Скажем, господин Президент. Что бы он делал, если бы у нас не было нашего великого прошлого? На что бы он ссылался и откуда бы он взялся вообще?..

В том-то и дело, что прошлое, то есть история, если к нему или к ней подходить, как к сундуку с великими примерами, подвигами, достижениями, словом как к коллекции поводов для восторга, является средой минимум для культа личности и максимум (пока что известный) для фашизма.

Потом есть люди, которые живут настоящим и знать не желают будущего и прошлого. Вот вы, например. Все представления о прошлом вам испортил господин Президент, в какое бы прошлое вы ни заглянули, везде вам видится всё тот же господин Президент. Что же до будущего, то вы не имеете о нём ни малейшего представления и, помоему, боитесь иметь...

К этой "большой группе" относятся не только те, которые "знать не желают", но всё же что-то такое знают (пусть из-за господина Президента их знание искажено и вызывает отвращение), но и вообще не имеющие чувства времени, живущие только нынешним днём. Гумилёв утверждает, что даже целые народы, пережившие свой этногенетический возраст, состоят из людей, утративших это чувство. Приводит примеры. А во всём остальном это люди как люди. Только вот довериться им — что опереться на подломанный костыль: упадёшь и покалечишься. Зато для господ Президентов такие удобны — ими удобно манипулировать.

И, наконец, есть люди, которые живут будущим. От прошлого они совершенно справедливо не ждут ничего хорошего, а настоящее для них — это только материал для построения будущего, сырьё... Да они, собственно, и живут-то уже в будущем... на островках будущего, которые возникли вокруг них в настоящем... — Голем, как-то странно улыбаясь, поднял глаза к потолку. — Они умны, — проговорил он с нежностью. — Они чертовски умны — в отличие от большинства людей. Они все как на подбор талантливы, Виктор. У них странные желания и полностью отсутствуют желания обыкновенные,

— Обыкновенные желания — это, например, женщины?..

— В каком-то смысле да.

Любопытная оговорочка "в каком-то смысле". Любовница (и Любовь) Виктора — Диана — продолжает любить своего бывшего мужа Зурзмансора, а он “в каком-то смысле" продолжает любить её даже в здешнем антураже, где авторы придумали "генетическую болезнь” и дают ряд неаппетитных деталей. "Полюбите нас таких, именно за ум и за приложение, направление этого ума", а не за постельные доблести. Любые зачинатели ограничивают себя, аскетизм первых воинов любой идеи всегда отмечен, хотя Христос, Магомет, Маркс и Энгельс до абсурда не доходили.. И всё-таки "в каком-то смысле", не в абсолютном...

Потому что ни в одной из "вещей" наших фантастов — советских фантастов — нет типичного для номенклатурной морали ханжества. И в "Аэлите" нет, и у Адамова, хотя у Адамова есть умолчание, а уж у Ефремова, Стругацких, Альтова, Журавлёвой и вообще у “шестидесятников”, у фантастов эпохи Двадцатого съезда — нет и просто не может быть.

— Водка, зрелища?

— Безусловно.

— Страшная болезнь, — сказал Виктор. — Не хочу... И всё равно непонятно... Ничего не понимаю. Ну, то, что умных людей сажают за колючую проволоку, — это я понимаю. Но почему их выпускают, а к ним не пускают...

— А может быть, это не они сидят за колючей проволокой, а вы сидите.

Именно так. Гумилёв неоднократно отмечал, что возникновение нового этноса в результате пассионарного взрыва ли, в результате перераспределения ли пассионариев внутри имеющихся этносов — обязательно требует во-первых стыка двух или более ландшафтов, чтобы имелось разнообразие природных форм для освоения и в итоге чтобы новая общность была в достаточной степени усложнена разностью профессий и соответственно отношений ко всем сторонам жизни у составляющих её людей, а во-вторых чтобы была защита от соседей, которым новая общность, ломающая былое равновесие, совершенно ни к чему и потому подлежит уничтожению ради спокойствия этих соседей. Новой общности надлежало окрепнуть, сорганизоваться, прежде чем она о себе достаточно громко заявит. Здесь она сорганизовалась за колючей проволокой, защищённая армейскими частями. Как это получилось? Точного ответа Стругацкие не дают. Правда, мы знаем, что "мокрецы" потому так и названы, что создают для армии метеорологическое оружие, в результате чего в былом райском курортном уголке уже свыше десяти лет непрерывно идет дождь, но это явно только часть истины. Скорее всего, господин Президент успел встать поперёк горла неким Штауфенбергам в своей армии, сумевшим учесть опыт упомяну-того героя. Ведь через несколько лет после написания "Гадких лебедей" была в Португалии "революция гвоздик", возглавляемая офицерами, в основном капитанами. А за полвека до того капитан Луис Карлос Престес со своей колонной прошёл насквозь всю Бразилию, сокрушив врагов вооружённых, но не зная ещё, кем быть и что делать, зная против кого и чего он, не зная ещё — за кого и за что он. Так что завелись в армии данной страны некие капитаны, узнавшие не без участия коммуниста Голема., что такое хорошо и что такое плохо, кем быть, что делать и кто виноват, решившие взять светлое будущее под свою защиту и сумевшие убедить или скорее просто провести за нос генерала Пферда, который мог даже господину Президенту сказать "надо!" и настоять на своём. Сначала здешнее добро охраняли достаточно сильные кулаки, а потом оно обзавелось достаточно сильными собственными кулаками и скоро их продемонстрирует: в не расходившихся годами дождевых тучах вдруг появится резко очерченный квадрат чистого неба, и это будет так страшно, что весь город обратится в бегство. Но это будет чуть позже. А начнется всё с ухода всех детей города в лепрозорий. Однако об этом чуть позже, пока что есть ещё кое-что для цитирования и разбора.

Цукерник Яков Иосифович