Гадкие лебеди братьев Стругацких — моё понимание этого произведения

стр.158
Виктор попытался разобраться в происходящем и пришёл к выводу, что мокрецы рассорились-таки с генералом Пфердом, выперли его из лепрозория, легкомысленно перенесли свою резиденцию в город и воображают, что раз умеют превращать воду в вино и наводить на людей ужас, то смогут продержаться против современной армии... да что там — против современной полиции. "Идиоты. Разрушат город, сами погибнут, людей оставят без крова. И дети... Детей же загубят, сволочи! А зачем? Что им надо? Неужели опять драка за власть? Эх, вы, а ещё суперы. Тоже мне — умные, талантливые... та же дрянь, что и мы. Ещё один новый порядок, а чем порядок новее, тем хуже — это уж общеизвестно... Опять они что-то не поделили, а мы, которым не надо ни тех, ни других, а надо, чтобы нас оставили в покое, мы опять должны срываться с места, топтать друг друга, бежать, спасаться или того хуже — выбирать свою сторону, ничего не понимая, ничего не зная, веря на слово, и даже не на слово, а чёрт знает на что... стрелять друг в друга, грызть друг друга...
Привычные мысли в привычном русле. Тысячу раз я уже так думал. Приучены-с. Сызмальства приучены-с. Либо ура-ура, либо пошли вы все к чёрту, никому не верю. Думать не умеете, господин Банев, вот что. А потому упрощаете. Какое бы сложное социальное движение ни встретилось вам на пути, вы прежде всего стремитесь его упростить. Либо верой, либо неверием. И если уж верите, то аж до обомления, до преданнейшего щенячьего визга. А если не верите, то со сладострастием харкаете растравленной желчью на все идеалы и на ложные, и на истинные. Перри Мейсон говаривал: улики сами по себе не страшны, страшна неправильная интерпретация. То же и с политикой. Жульё интерпретирует так, как ему выгодно, а мы, простаки, подхватываем готовую интерпретацию. Потому что не умеем, не можем и не хотим подумать сами. А когда простак Банев, никогда в жизни ничего, кроме политического жулья, не видевший, начинает интерпретировать сам, то опять же садится в лужу, потому что неграмотен, думать по-настоящему не обучен и потому, естественно, ни в какой иной терминологии, кроме как в жульнической, интерпретировать неспособен. Новый мир, старый мир... и сразу же ассоциации: нойе орднунг, альте орднунг... Ну, ладно, но ведь простак Банев существует не первый день, кое-что повидал, кое-чему научился. Не полный же он маразматик. Есть ведь Диана, Зурзмансор, Голем. Почему я должен верить фашисту Павору, или этому сопливому деревенскому недорослю, или трезвому Квадриге? Почему обязательно кровь, гной, грязь? Мокрецы выступили против Пферда? Прекрасно! Гнать его в шею. Давно пора.
...И детей они не дадут в обиду, непохоже это на них... и не рвут они на себе жилеток, не взывают к национальному самосознанию, не развязывают дремучих инстинктов... То, что наиболее естественно, то наименее приличествует человеку — правильно, Бол-Кунац, молодец... И вполне может быть, что это новый мир без нового порядка. Страшно? Неуютно? Но так и должно быть. Будущее создаётся тобой, но не для тебя. Ишь, как я взвился, когда меня покрыло пятнами будущего! Как запросился назад, к миногам и водке... Вспоминать противно, а ведь так и должно было быть. Да, ненавижу старый мир. Глупость его ненавижу, равнодушие, невежество, фашизм... А что я без всего этого? Это хлеб мой и вода моя. Очистите вокруг меня мир, сделайте его таким, каким я хочу его видеть, и мне конец. Восхвалять я не умею, ненавижу восхваления, а ругать будет нечего, ненавидеть будет нечего — тоска, смерть... Новый мир строгий, справедливый, умный, стерильно чистый, я ему не нужен, я в нём — нуль. Я был ему нужен, когда боролся за него... а раз я ему не нужен, то и он мне не нужен, но если он мне не нужен, то зачем я за него дерусь?.. Эх, старые добрые времена, когда можно было отдать жизнь за построение нового мира, а умереть в старом. Акселерация, везде акселерация... Но нельзя же бороться против, не борясь за! Ну что же, значит, когда ты рубишь лес, больше всего достаётся тому самому суку, на котором ты си-дишь..."
Порассуждал Виктор Банев от души. И есть надежда, что читающие это рассуждение тоже научатся рассуждать. А заодно и спорить с Баневым, хотя он прошел огни воды и медные трубы, а мы что прошли? А мы прошли три четверти века после Великого Октября. Не так уж мало. Мы — это не только воины и строители, борцы и герои, но и читатели написанных в эти годы книг, очевидцы сделанных в эти годы открытий, просто очевидцы событий или читатели воспоминаний о них.
Несколько раз поминает Банев "новый порядок", "нойе орднунг" — эти слова стали враждебны человечности во веки веков — спасибо Адольфу Гитлеру — кое-чему и он нас выучил раз и навсегда. И Сталину тоже. Установление любого “нового порядка” оказывается слишком уж кровавым делом, а кровь всегда вызывает аналогичное противодействие, не сейчас, так через столетие, чёрт побери!
Но какой-то порядок всё же необходим, ибо не могут одновременно развиваться сто видов мышления и сто видов овеществления итогов этих видов мышления на одной планете в наше время — время вынужденного “силой вещей” единства организма человечества. Ибо всякое такое мышление куда-то эту планету тащит. Разорвут... Так что нужен и единый для всех еще небывалый новый порядок установленный ВСЕМИ ЛЮДЬМИ, то есть теми, кто сознаёт могучую силу, оказавшуюся в руках двуногих прямоходящих, способную загубить всё живое на Земле и самую Землю, а потому относится к этой силе с максимальной осторожностью и борется с малейшим проявлением синдрома слона в посудной лавке. Именно так! И при этом ни в коем случае не передоверяет эту борьбу чужому дяде, пусть даже с нимбом святости вокруг ясного чела. И позволяет себе всё, кроме того, что может причинить вред соседу или козе соседа — была такая ассоциация в Москве, "Гражданин" называлась, так у них был такой вот девиз, а на гербе — кошка, гуляющая сама по себе. Хорошо было придумано, чёрт возьми! Заслуживает увековечения хотя бы только за это...
Но я именно поэтому не согласен с Баневым — новый мир не может отринуть своих создателей, ходя бы они в ходе созидания в землю по грудь увязли. Вытащит, отмоет, даст дело в меру оставшихся сил. Он же не вечен, этот новый мир, в неизменном виде, ибо вечного нет — Галактики и то гаснут, а Вселенные схлопываются, так что всегда будет что-то меняться, что-то устаревать, спиральное развитие всегда будет требовать учёта прошлых дел и ошибок, контроля за возрождением вновь и вновь сил зла или, что недалеко от них ушло, сил чрезмерного добра.
Это сейчас Банев чувствует себя не в своей тарелке, но Ярослав Гашек — гуляка, пьяница, любитель розыгрышей, анархист чистейших кровей — оказавшись в Красной России, стал настоящим большевиком-комиссаром, так переродился, что постные праведники-неофиты в чехословацкой компартии его, вернувшегося, признать не пожелали из-за былой его славы и тем самым себе же и нагадили в немалой степени, а он сумел сохранить верность новому миру и в немалой степени содействовал его живучести и надежде на его возрождение, всё более и более ныне разгорающейся. Равно как и Стругацкие или Крапивин — всего повидали, обо многом таком написали, что лучше бы этого не было в природе и не пришлось бы описывать, а вышло, что на пользу делу это пойдет. Потому что это “многое такое” после их описания перестало быть “вещью в себе”, а стало объектом исследования, стало предупреждением на будущее, а “предупреждён — значит, вооружён”.
И всё-таки Аркадий Натанович Стругацкий, не раз у меня на глазах снимая с полки "Час Быка" Ефремова, снова и снова его перечитывая, говорил, что слишком уж холоден и стерилен ефремовский Мир Будущего, что он не может его принять... Было. И думаю, что шло на пользу...