Наиболее крупным крестьянским восстанием было так называемое Кандеевское или Черногай-Кандеевское, охватившее более 10 тысяч человек. Оно произошло в Пензенской губернии, охватив Чембарский и Керенский уезды, а также часть Моршанского и некоторых других уездов соседней Тамбовской губернии. Как жилось там крепостным, видно из заявления усмирителя восстания свитского генерал-майора Дренякина: «Пензенская же губерния по своему многоземелью лёгкостью барщины и подводною повинностию в пользу помещика похвалиться не может» .
Волнения начались сразу после опубликования манифеста. Одним из главных вожаков был крестьянин села Высокого Леонтий Васильевич Егорцев, выдававший себя за давно умершего великого князя Константина Павловича и говоривший, что манифест ложный, а настоящая воля у него. Авторитет его был громаден, за ним посылали тройки и возили на сходки, где в знак почтения водили под руки.
В селе Студенки Чембарского уезда демократически настроенный священник Померанцев сказал крестьянам, что по «Положению» не следует работать на помещика. Это было 1 апреля и явилось началом Кандеевского восстания. 2 апреля присоединилось село Высокое, где также толковался в выгодном для крестьян смысле царский манифест. 5 апреля поднялись крестьяне села Покровского, где решили: «ни дня, ни минуты барину не будем работать, податей с нас 20 лет царь не будет требовать, земля вся нам, господские луга, леса, строения – всё наше, а барину ничего, господ, попов бей, души» . В тот же день разобрали помещичий скот. С 9 апреля центр восстания переходит в село Черногай, куда сошлось из 26 деревень до трёх тысяч че-ловек. Туда была отправлена рота Тарутинского полка, а с ней – ис-правник Чембарского уезда. Исправник пытался арестовать вожаков, но был схвачен вместе с управляющим имением графа Уварова и закован в цепи, после чего крестьяне бросились на роту. Та, отстреливаясь, отступила. Три крестьянина были убиты, четыре ранены. Рота потеряла захваченных крестьянами одного унтер-офицера и одного рядового. Тогда в Черногай были брошены две роты, но черногайцы, узнав об их приближении, ушли в большинстве в Кандеевку. Пленников же своих они хотели было судить и повесить, но забыли о них, так что те были освобождены. Генерал Дренякин не стал пороть оставшихся в Черногае, только 12 человек «для порядка» арестовал. Тут он узнал, что в Кандеевку из четырёх уездов Пензенской и Тамбовской губерний собираются массы народа – до 10 тысяч человек, что крестьяне с криками «Воля! Воля!» развозят по селениям красное знамя, оскорбляют священников, бьют старшин и сотских, угрожая сделать то же с управляющими и с гражданскими и военными начальниками, разъезды и пикеты их перехватывают рассыльных и, несмотря ни на чьи увещевания, кричат: «Земля вся наша! На оброк не хотим, работать на помещика не станем» .
18 апреля Дренякин вступил в Кандеевку, где у околицы его ждала многотысячная безоружная толпа. Мужики сняли шапки, но когда Дренякин попробовал уговорить их покориться, то слова его отлетали от них, как от стенки горох. «Что это за воля? – отвечали мужики на разъяснения генералом «Положения», – Земля вся наша, а работать не пойдём». Дренякин уговаривал их долго, но ничего не добился. Крестьяне были глубоко убеждены в своей правоте, тем более, что Леонтий Егорцев заранее их предупредил, что если в них и будут стрелять, то после трёх залпов объявят волю. Можно понять отчаяние Дренякина, который никак не мог их уговорить. Наконец он предупредил, что будет стрелять. «За бога да за царя умираем, а на работу не пойдём!» – ответили крестьяне, и на все дальнейшие уговоры отвечали этой формулой. Первая шеренга дала залп. Толпа не двинулась с места. Падали убитые и раненые, но в воздухе гремели тысячи голосов: «За бога и царя умираем!» Генерал опять пытался их уговорить – безуспешно. Залп второй шеренги. Снова падают люди, но народ попрежнему стоит стеной, провозглашая свой лозунг. Дренякин подходит к толпе и клянётся на образке – материнском благословении, что он не лжёт, объясняя смысл манифеста. Ответ тот же. Третий залп. Падают, как снопы, но раненые даже не стонут. Толпа стоит, как не стоят под обстрелом в упор и боевые части. Дренякин бледен, дрожит как в лихорадке. Стрелять дальше? А вдруг кинутся, как в Черногае? Несколько минут молчания, и по его приказу солдаты бросаются на толпу, стремясь её оцепить. Начинается паника: мужики ждали после трёх залпов воли, а потому, растерявшись, кинулись кто куда. Около четырёхсот человек попали в окружение. На месте осталось 8 убитых и 27 раненых, по свидетельству Дренякина; участник же расстрела поручик Худеков утверждает, что убитых было 11, а раненых 28. Раненые не издавали ни звука, и так было даже во время операций, которые по приказу Дренякина производили военные фельдшеры без хлороформа (за неимением). Раненых положили в особое помещение и вообще относились к ним хорошо, но вот что делать с остальными? Дренякин телеграфировал царю, прося дозволить суд на месте, чтобы не заполнять острогов. Разрешили. Из четырёхсот одиннадцати задержанных нужно было выявить вожаков. Но мужики все как один повторяли одно и то же и отказывались работать на барина. Началась экзекуция. Судьи выносили приговор: прогнать шпицрутенами через 100 человек 7 раз и сослать в отдалённые сибирские рудники на 15 лет. Человека привязывали к дулу ружья и вели «по зелёной улице». Летели клочья мяса, но не слышно было стонов. Одно звучало: «За бога и царя помираем». После двухсот хлыстов спрашивали: «ну что, каешься, пойдёшь ли на работу?» Но крестьяне, из превращённых в бесформенную массу спин которых торчали обломки прутьев, отвечали: «На работу не пойду! Дорезывайте меня!»
Так прогнали сквозь строй двадцать человек, но ответ был тот же. Тогда взяли из толпы ещё с десяток крестьян и велели ложиться. Только после этого толпа дрогнула и стали просить пощады .
В общей сложности 28 человек получили от 400 до 700 ударов и от 4 до 15 лет каторги;
Это по указанию самого Дренякина. Герцен же в «Колоколе» утверждал, что 200 человек наказаны шпицрутенами и 700 розгами .
По случаю небывалой организованности крестьян, выразившейся в устройстве летучей почты и караулов на дорогах, возникло подозрение, нет ли здесь влияния «посторонних злоумышленников», то-есть революционеров. Но это не подтвердилось .