Повесть «Валькины друзья и паруса» и фильм «Валькины паруса»

В вышедшей в 1967 году повести «Валькины друзья и паруса» было сказано достаточно чётко то, что думал автор о вожатых типа Равенкова и завучах типа Анны Борисовны. Так было сказано, что покровители и размножители оных сразу учуяли неладное и при имевшей место в 1979 году экранизации этой повести для телевидения сумели выкинуть из сценария всё злободневное и острое. Кстати, то, что такая повесть была экранизирована только через 12 лет, тоже результат немедленной их реакции. Так вот — в фильме получилась миленькая и меленькая историйка, где не потому не пошёл Валька собирать металлолом, что считает глупостью бегать за консервными банками, когда вот — перед носом у всего города — ржавеет без пользы и применения многотонный механизм, а только потому, что он рассеянный художник и слишком уж увлёкся рисованием и забыл о воскреснике. И конечно же Анна Борисовна перестала быть той, о которой Валька понял, что «Анна Борисовна устала. И что ей, наверно, очень хочется домой и, может, по дороге ещё надо зайти в булочную, которую скоро закроют; а потом придётся готовить ужин, возиться с посудой и думать о завтрашних уроках… И он, Валька Бегунов, только маленькая частичка многих забот. И, возможно, она вовсе не была уверена, что его следует исключить из пионеров, но раз уж к этому пошло дело, надо доводить до конца. Надо, потому что нельзя поддаваться слабости и усталости, когда на тебя смотрят ученики…»

От такой Анны Борисовны на экране и следа не осталось, а вместо неё появилась молодая и красивая, очень искренняя и обаятельная учительница, которая чистосердечно объясняет детям, что хотела для них только хорошего, но они не поняли; что в этом и её вина, но она надеется, что всё разъяснится, что все друг друга поймут и будет мир на земле и в человецех благоволение…

И то, что такие учительницы безусловно есть, что я от всей души желаю им самого наилучшего, отнюдь не снимает моего убеждения об умышленной преступности той вивисекции, которой постановщики подвергли крапивинскую повесть. Это было именно преступление, направленное теми, кому выгодно, чтобы именно такие Анны Борисовны брали за горло Валек Бегуновых, диктовали свою волю пионерским организациям и калечили души советским детям, чтобы вожатыми были Равенковы, а не такие, как в той же повести описанный лагерный вожатый Сандро, чтобы Вальку Бегунова всё равно выгнали из пионеров, раз уж он не смирился с тем, что его в школе забыли принять в пионеры, и в лагере всё равно пионером стал — при помощи такого вот Сандро… «Это куда ж мы пойдём, если советские по генам дети будут в пионерских галстуках, а потом с комсомольскими значками у сердца, а потом с партбилетами у сердца же? Этак они и коммунизм построить смогут…

Братцы, за что боролись?! Не позволим! В повести проскочило — чёрт с нею, критики о том помолчат, мы им укажем, а вот в фильме, который не тысячи читателей прочтут, а миллионы зрителей посмотрят, мы уж свой порядочек наведём, всё кастрируем…»

Крайне интересно описание классного собрания, а в этом описании очень интересен образ Володи Полянского.

— Разрешите, я скажу, — попросил Володя Полянский и, не дожидаясь ответа, вышел к столу.

Высокий, в отутюженом чёрном пиджачке, подтянутый и какой-то слишком взрослый. Казалось, что Полянский считает себя умнее остальных и в класс ходит только по необходимости. Говорят, он занимался в драмкружке Дворца пионеров и даже по телевидению выступал.

Очень возможно, что Вальке не «казалось», что Володя действительно перерос товарищей. Он-таки умнее остальных, в том числе умнее самого Вальки, только-только начавшего мыслить после невольного контакта с дворовыми малышами. Уже имеет какой-то первичный опыт и не зря не дожидаясь ответа выходит к столу, что на какой-то момент озадачит Анну Борисовну.

Но не надолго. Она собьёт его во время его умной и спокойной речи. И я не уверен, что у него в следующий раз хватит соображения, как её осадить и договорить-таки своё.

Кстати, она собьёт его не только для того, чтобы сбить, хотя таким методом ведения дискуссии Брегели, Ангелины Никитичны и Анны Борисовны всегда пользуются, заодно обвиняя в неумении и нежелании правильно дискутировать своих противников. Нет, тут ещё и выявится, насколько разны плоскости мышления участников данного собрания. Полянскому и мальчишкам нужна справедливость. Крикливому большинству девчонок надо прикрыть Зинку Лагутину (c которой всё и началось, в которую на беду Вальки вселился вполне реальный «бес вредности»), надо ещё ехидно подколоть любого мальчишку (наследие лет раздельного обучения; ещё годы и годы будет оно сеять рознь и беды среди советских людей). А Анне Борисовне нужны только добропорядочность и внешнее благополучие. То, что какой-то Полянский посмел открыть рот не в её поддержку, а против неё — явное неблагополучие. И надо пресечь…

Что есть паранойя? Глубокое убеждение, что «дважды два — пять», и ненависть к тем, кто утверждает, что «четыре». У Анны Борисовны как раз паранойя. И у таких, как она. Их отбирают, их выдвигают те, о ком как раз и пелось в раннем варианте так называемого «Гимна Советского Союза»: «Нас вырастил Сталин». Он-то был типичным параноиком, глубочайше убеждённым в том, что он один всё понимает, а если кто-то считает, что ему понятно непонятное Сталину (как Вавилов и прочие генетики, кибернетики, языковеды, полководцы, руководители отраслей хозяйства, партийные деятели — в общем, все инакомыслящие), то это — враги, подлежащие уничтожению, это — иностранные агенты… И Гитлер был не просто циничной скотиной (хотя был в какой-то степени и ею тоже), он тоже был параноиком, искренне убеждённым, что существуют где-то в Тибете некие гиганты, остановившие издали на нём свой благосклонный взор и сделавшие его орудием судьбы человечества. Это тоже паранойя… А о «Гимне» я пишу «так называемый» потому, что не может быть гимном Советского Союза песня, где говорится о «великой Руси», что худшую замену «Интернационалу» придумать трудно. Это — один из признаков перерождения Советского Союза в Великую Россию, о чём мы ещё будем говорить дальше…

Но вернёмся к Анне Борисовне. Она, конечно, не Сталин — не тот масштаб, но ведь Салтыков-Щедрин сто лет назад отметил, что «В каждой луже можно найти гада, иройством своим других гадов затмевающего», не случайно применив именно этот термин. Страшна Анна Борисовна, страшны её методы, страшны их последствия.

На заседании Совета дружины, созванном по её требованию, не было кворума, что не только указывает на степень активности пионеров этой школы, но и делает незаконным, не имеющим силы любое решение, выносимое Советом на этом заседании. Не был приглашён Юрий Ефимович — учитель, которому вроде бы нагрубил Валька. И не было ни на совете дружины, ни вообще в этой школе старшего пионервожатого — «школа новая, неукомплектованная». Кем неукомплектованная? Советской властью? Школа без пионерской организации — даже в нынешнем её печальном состоянии — это не советская школа — здесь выпуск брака резко возрастает, не может не возрастать… Но зато была на заседании Анна Борисовна. И как была! Это шедевр — один из многих крапивинских шедевров — описание этого заседания. И атмосфера была соответствующей. Ешё ничего толком никому не было известно (да ведь и после ухода Вальки вряд ли кто из членов Совета мог бы изложить в деталях суть его проступка!), а уже «аккуратная девочка в белом переднике подняла руку и сообщила: „В той школе, где я раньше училась, мальчишек исключали на две недели, если у них дисциплина плохая“… Что только мальчишек — могу поверить, девочки пионерского возраста более дисциплинированны, среди них „настоящих буйных мало“. Но ведь мы ещё ничего не знаем, дорогая Анна Борисовна, однако для начала сообщаем, что среди набора орудий пыток есть и такой вот инструмент… Из этой девочки уже выросла маленькая копия Анны Борисовны, хотя она и из другой школы — там тоже такие есть.

И какие они все дурни — и одноклассники Вальки (5-й класс), и все члены Совета дружины кроме трёх человек — не попавшего на заседание члена совета, упомянутого уже Володи Полянского; Олега Ракитина (ушедшего в ярости с заседания, вроде бы гордо удалившегося, а на деле бросившего Вальку на растерзание, дезертировавшего, не понимая ещё сути своего поступка, — следовало приказать Вальке идти с ним, а это привело бы к окончательному срыву данного мероприятия) и четвероклассника (недавно вступившего в пионеры и потому ешё не обломанного, не оболваненного) Серёжки Галкина. Этот был против расправы и не побоялся проголосовать против, но обосновать своё мнение не мог и промолчал, а потому его „против“ выглядит весьма несерьёзно — „малыш фрондирует, но ещё обломаем“.

А ближайший друг Вальки — Сашка Бестужев — с его планом перехватить учительскую записку Валькиным родителям? Все они недоумки… Так не воюют. Так проигрывают войну. Да ведь они ещё не поняли, что надо воевать, и не только они — это всеобщая в нашей школе и в нашей стране болезнь!

Всем нам кажется (и мне до недавнего времени казалось), что мы имеем дело с людьми — пусть ошибающимися, но с советскими людьми, а не с врагами, не с вирусами, которых породил организм, механизм самовоспроизводства клеток которого был поражён вирусами культа личности, вирусами замаскированного меньшевизма и рядом других вирусов уже десятилетия назад. А Анны Борисовны и молодые да ранние Равенковы ведут именно войну. И громят неготовых к сопротивлению ребят, вот в чём дело.

Но уже начинают ребята думать — пусть для начала не в жизни, а в крапивинской повести. „Это всё-таки наш отряд, а не Анны Борисовны.“ И не она тебя в пионеры принимала» — это озарение Сашки Бестужева, пусть задним числом пришедшее, очень важно. Отсюда — путь к взрыву Генки Кузнечика в «Мальчике со шпагой» и к отпору всего Совета дружины в «Трое с площади карронад», к поведению Кирилла Векшина и его друзей на сборе в «Колыбельной для брата».

Ниже будет рассмотрен процесс развития способности мыслить у Вальки Бегунова — в главе, обобщающей описания этого процесса. Но нужно ещё отметить, что Валька, сам того не ведая, становится РЕБЯЧЬИМ КОМИССАРОМ. И это тоже первое, но не последнее описание этого процесса становления.

Валька — художник по призванию. Он набрал цветных стёкол, надеясь сделать нечто вроде витража или мозаики, но дело заколодило, стёкла лежат мёртвым капиталом, а тут пришёл малыш Андрюшка «с нашего двора» и просит эти стёкла для украшения сооружаемого им вкупе с другими малышами в песочной куче здания. Валька дал, потом из любопытства пошёл взглянуть, как малыши употребят эти стёкла, а у них полная бестолковщина — передрались, не в силах выбрать строительный проект. Валька навёл порядок, начертил план строительства, назначил Андрюшку прорабом. И на том бы и кончилось, не начни он рисовать Андрюшку, не вступись за малышей, чья постройка была переехана на велосипеде более сильным, чем Валька, но явным «гадом» — сыном офицера милиции, очень кстати подоспевшего и Вальку поддержавшего, Теперь Валька, сам того не желая, стал покровителем малышей этого двора и они на него в любой беде крепко рассчитывают. А ведь Валька — человек. А если человека зовут на помощь — он не может не пойти. А потом идёт и без зова — привыкает к положению защитника справедливости, защитника слабых, советчика в трудных положениях. Но это заставляет думать, причём в определённом направлении. Нужно знать мысли и жизнь доверившихся тебе, давать им оценку, искать для них путь, по которому им надо бы идти. Так становятся КОМИССАРАМИ…