Выводы из повести Трое с площади карронад

Итак, мы процитировали и рассмотрели достаточно, чтобы увидеть, какой вывод в первую очередь напрашивается из оного рассмотрения. Только этот вывод, иного быть не может: Мир Взрослых и Мир Детей сосуществовать на одной территории ныне не могут даже в таком городе, как Севастополь и даже в такой нетипичной школе, как описанная в этой повести. Семья — даже такая, как у Тима, не то что как у Славки, — тоже не в силах помочь своим детям. Ни разу мы не найдём упоминания о контакте родителей Тима со школой — даже устройство в школу сестрёнки Тима (существа редчайшего даже в сравнении со своим братом, тоже представителем человеческой элиты) пробила не мама, ей-то отказали, хотя шестилетняя девочка читала, считала, печатала на машинке, в том числе и латинским шрифтом, готовила, убирала дόма, и держала брата-пятиклассника в ежовых рукавицах.

Это Динька Наездник собрался на Валентине жениться по окончании школы, но Славка указал ему, что Валентина закончит школу на год позже, и пошёл первоклассник Васильченко отстаивать своё счастье в кабинет директора, которого, как и положено первокласснику, боялся... Мама Тима вряд ли даже знала, что о нём педагоги умышленно составили в школе превратное мнение, как о беспочвенном фантазёре, чтобы пресечь его влияние на товарищей, причём преуспели в этом не слишком достойном деле...

Следовательно, детей необходимо вывести из Мира Взрослых за скобки — в детские городки и даже в детские области, может быть.

И из взрослых должны быть с детьми только лучшие из лучших, внимательнейшие, добрейшие, строжайшие к себе и потому имеющие право на строгость к тем, кого учат и любят, умнейшие и мастеровитейшие люди. То есть те, кого ныне стали звать ребячьими комиссарами (не замполитами!) — такие, как Олег Московкин и брат Генки Кузнечика в “Мальчике со шпагой” или “Дед” (Геннадий Кошкарёв) в “Колыбельной для брата”.

Люди, нашедшие своё призвание в общении с детьми сами, а не пошедшие в педагогический потому, что не сдали в торговый.

Те, кто без ребят жить не может, кто сам — до седых волос и деревянного бушлата мальчишкой останется. Таких надо находить, давать им специальное образование — если сверх имеющегося, то только лучше будет, и готовить из них кадры страны детей. И из Серёж Каховских, Кириллов Векшиных, Валек Бегуновых, Женек (“Джонни”) Воробьёвых, Тимселей и Славок Семибратовых — из их аналогов в жизни — готовить им смену.

Что дети должны быть отделены от основной массы взрослых — это и Крапивин знает, что видно из его фантастического рассказа “Я иду встречать брата”, это знали и знают и другие фантасты: Ефремов в “Туманности Андромеды”, Стругацкие в “Возвращении”, “Трудно быть богом” и особенно в “Гадких лебедях”, ряд других.

Среди этих “других” крайне интересен в этом смысле рассказ Аркадия Львова “Седьмой этаж” в сборнике “Фантастика-1966”, ч.1, М., “Молодая гвардия”, 1966.

Там показан не детский городок, а просто большая школа в эпоху коммунизма, куда дети ходят на определённое время, а потом и домой к родителям могут пойти, и на море, и в лес. Но там выделен на первый план вопрос о воспитании необходимейших обществу, но даже в эпоху коммунизма остающихся редчайшими экземплярами детей с задатками гениев. Для таких отведён в той школе целый этаж — буде таковые обнаружатся. И — на всю школу находится один лишь нетипичный, которому поперёк горла встало то стандартное обучение, которое всем остальным очень даже по душе (не читавшие могут мне поверить — очень оно качественное, это стандартное обучение, нам до него дожить бы, да надежда слаба).

Ему не говорят, что он гений — его выводят из “коллектива” маленьких мещан коммунистической формации (чудовищно такое сочетание слов, но именно оно соответствует описываемому положению вещей), как выпавшего из общности, как почти больного.

Ему не до зазнайства — он мог бы даже заболеть от осознания своей ущербности, если бы родители и педагоги, зная, с кем имеют дело, не загрузили бы его мозг работой, развивающей его день ото дня со скоростью, гораздо большей, чем была даже у его отца, тоже бывшего нетипичной личностью и тоже на седьмом этаже учившегося. А теперь папа конструирует обучающие аппараты (они же живые существа) гораздо более высокого класса, чем те, которые учили его самого.

Но... Основная масса детей на шести этажах школы с этими аппаратами не встретится. Их мозги будут загружать стандартной, хотя и высококачественной продукцией. Они будут расти мещанами, свысока смотрящими и на глупых предков, и на нетипичного сверстника, из-за своей болезненной (как им сказали) нетипичности вынужденного учиться на седьмом этаже... Ибо их мозги не смогут развиваться с той скоростью и свободой, на которую рассчитаны эти аппараты...

Как для безногого Мересьева “Лавочкин-пять” оказался слишком резвым конём. Он-то был пассионарием, он смог объездить этого коня. Потому что хотел! И — потому что помогли! Дали возможность! А тут — ни сами дети того не хотят, ни учителя их не подталкивают... Чудесный рассказ — и страшный по прогнозу на будущее. Почти так же, как лемовское “Возвращение со звёзд”. Я слышал, что автор уехал из Союза. Если это и так, то не он уехал, а его уехали. Как Анатолия Гладилина или Виктора Некрасова...

Пока Крапивин не обосновал мельком сделанного утверждения о необходимости отдельной Детской Страны с должной подробностью. Он дал пока что лишь доказательство необходимости её, но не дал модели нового мира в полном объёме. Если ему дадут время и возможность — я уверен, что это будет им сделано. Но думаю, что постараются помешать, а возможности для этого у них есть. А пока что главное из сделанного им — именно вывод о болезни нашего общества, рассмотрение тех симптомов этой болезни, которые связаны именно с детьми, рекомендация первых срочных мер.

Если в утробе матери человек проходит все стадии развития, пройденные его предками за сотни миллионов лет эволюции,

если его сознание проходит в первые годы жизни личиночную, куколковую и крылатую стадии,

то его общественное, социальное мышление в детские годы в своей само-стоятельной эволюции проходит лишь те стадии, до которых дошло наше общество в целом, и в тех своих частях особенно, которые примыкают к району развития данного человека.

А наше общество нигде не дошло до стадии коммунизма,

оно и от социализма откатилось в очень заметной уже степени,

оно деградировало, утратив тех, кто его вёл вперёд, а также тех, кто искренне рвался в том направлении, куда они его вели.

И потому детские и подростковые компании и ватаги проходят стадии военно-демократические, феодальные, тиранические, в самом крайнем случае либерально-демократические, но до стадии коммунистической доходят крайне редко, и почти всегда эти коммуны оказываются под беспощадным огнём взрослого мира и гибнут, как погибла колония имени Горького не где-нибудь, а в столице Советской Украины Харькове, под носом всеукраинского старосты Григория Петровского, и не когда-нибудь, а на другой день после пребывания в ней самого Горького, о маршруте которого Петровский не мог не знать, и о самой колонии тоже не мог не знать — на всех парадах она выделялась.

И коммуна имени Дзержинского была уничтожена почти сразу после смерти Макаренко.

И описанный Крапивиным клуб “Эспада” загубили,

и возглавляемый им реальный клуб “Каравелла” пытались загубить и ещё не раз попытаются.

Во что превратилось тимуровское движение, во что превратилась советская школа — мы уже рассмотрели выше, разбирая крапивинские произведения. То же — с пионерской организацией и с современной семьёй.

Крапивин дал лишь наиболее полное, наиболее комплексное описание беды, но он отнюдь не единственный, кто поднимает в художественной литературе тревогу. Тот же Тендряков писал ещё беспощаднее и безнадёжнее, не говоря о множестве книг и книжек поменьше и помельче. О прессе и говорить не приходится — у меня сотни и сотни вырезок, сигнализирующих о болезни.

В этих условиях все свойственные детям великолепные качества могут быть загублены, если не принять срочнейших мер. Но и тогда будет поздно для миллионов детей... А ведь мы не торопимся!

Да, с приходом Андропова и чуть позже Горбачёва многое стало меняться. В частности, вышвыривания заслуживающие Прокофьев и Елютин убраны вежливенько на пенсию со своих постов. Но их выкормыши и отродья всё ещё заполняют все кабинеты в министерствах, ОблОНО, ГорОНО, РОНО, а значит — и в школах их хватает.

И ведь не говорится вслух, что речь идёт о работе врага. А любая попытка об этом сказать встречает такой “отлуп” с самых верхов, что начавшиеся перемены кажутся выманиванием сторонников этих перемен из окопов и блиндажей в зону кинжального огня вражеских пулемётов и под прицелы готовых к ураганному огню батарей.

А сторонников-то этих — пока вслух о том сверху не сказано — не так уж много и связи между ними фактически нет.

Остальные же, даже самые искренние, именно искреннейше не верят в существование врагов в системе воспроизводства человеческого фонда страны. Ибо “этого не может быть совсем”. Не верят, ибо знать не могут либо из-за сокрытия от них совокупности фактов, либо же потому, что к знанию неспособны или от рождения, или от воспитания. И уже не поумнеют — поздно им умнеть. А дети подвергаются заражению великим множеством инфекций духовных и умственных. И многие, очень многие уже обречены... Обречены расти людьми несоветскими, в какой-то части антисоветскими, расти не людьми, а людишками, расчеловеченными нелюдью. Можно ещё спасти многих, но вот этих — уже нельзя.