Вступление Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16 Часть 17 Часть 18

О книге П.В.Тулаева “Венеты: предки славян”. Часть 7

О таком шаге Ореста сказано у Иордана в § 241 - 242, и видимо именно этот его шаг показался Тулаеву тем самым “сообщением других источников, называющих последним Западным императором Юлия Непота”. И это лишний раз показывает, что Тулаев ежели и читал упоминаемые им источники и работы историков, то либо, как гоголевский Петрушка, складывал из букв слова, не понимая их смысла, либо же — что гораздо более похоже на истину — злонамеренно калечил любой смысл в пользу объявления заранее заданной им себе задачи уже решённой его, тулаевским, гением.

Случилось это в августе 475 года, а в октябре того же года Орест провозгласил своего юного сына Ромула Августа, словно в насмешку названного именами основателей Рима и империи, императором.

В историю этот красивый мальчик вошёл однако как Августул, то-есть Августик, Августишка (Е.В. Фёдорова “Императорский Рим в лицах”, изд. МГУ, 1979, стр.255). Недолгим было его правление и недолгой жизнь.

Ведь пока шла вся эта чехарда, на западе усиливались вестготы, на юге вандалы, на севере остготы, на востоке ромеи Восточной империи — даже если не в абсолютном значении усиливались, то в сравнении с катастрофически слабевшей Гесперией, “лежавшей западнее” — самое имя это подчёркивало её ублюдочность с точки зрения ромеев, уже чувствовавших себя новым, молодым и боговдохновлённым народом и не желавших плыть в волнах бушующего океана Истории, таща привязанный к спине труп Западного Рима.

Особенно опасны для Западной империи были остготы — хозяева открытых ворот в Италию — подходов к венетской равнине. Сокрушив всех своих соседей-варваров, оно вдруг увидели, что уже некого из слабых соседей бить и грабить. Последние сливки, пенки и сметана были сняты ими после битвы при Болии в 467 году и карательных походов в земли участников разгромленной антиостготской коалиции. Иордан пишет (§ 283): “Ввиду того, что со временем уменьшилась добыча от грабежа соседних племён, возник у готов недостаток в продовольствии и одежде. Людям, которым некогда война доставляла пропитание, стала противна мирная жизнь; и вот они все с громким криком приступают к королю Тиудимеру и просят его куда ему ни вздумается, но только вести войско в поход. Он же, призвав брата своего [Видимера] и метнув жребий, убедил его идти в Италию, где тогда правил император Гликерий, а сам, как более сильный [решил] двинуться на Восточную империю, как на государство более могущественное”.

Трудно найти лучшее подтверждение остготской силе того времени — так и сквозит в этом решении спокойное убеждение в том, что обе половины племени, расходясь в совершенно разных направлениях и не имея возможности помочь друг другу, не просто победят, а победят легко, без больших потерь, большой своей крови.

Мы знаем, что Видимер двигался через Внутренний Норик (отделённый хребтом Тауэрн от примыкающего с юга к Дунаю Прибрежного Норика, где в основном действовал Северин. А действовал он, во-первых, через созданную им сеть монастырей и малых келеек; во-вторых — через им же впервые в Христианском мире созданную систему добровольного сбора десятины на помощь бедным, выкуп пленников и прочие такие траты, и в-третьих, через им же созданную тайную разведывательную сеть. А на примыкавший к Данубию-Дунаю остаток Римской Рэции и на Прибрежный Норик он действовал через тамошнее сохранившее силу духовенство, десятинную сеть и разведывательную сеть).

Вряд ли Видимер опасался горячей встречи на венетской равнине — скорее всего просто душа не позволила не ограбить попутно столько лет не трогаемый остготами Внутренний Норик, но как бы то ни было — в 472 году он осадил центр Внутреннего Норика Тибурнию (нынешний Санкт-Пётер в пяти километрах от Шпитталя-на-Драве). Дело, однако, затянулось — Евгиппий пишет в XVII, 4, что бои тибурнийцев с остготами шли “с переменным успехом”, а перевалы в Италию могли в конце концов оказаться перекрытыми имперским войском. Поэтому в конце концов остготы согласились взять выкуп — тут, к счастью, подвернулись собранные в десятинный фонд, но ещё не отправленные к Северину одежды, пошедшие на уплату отступного (Норик во весь римский период своей истории славился на всю империю одеждами, так что вряд ли откупались ношеным старьём). Видимер впервые в римской истории вторгся в Италию через альпийские перевалы, где его так никто и не встретил. Император Гликерий, как сказано выше, правил с 5 марта 473 года, а переговоры с сыном умершего к тому времени Видимера (тоже Видимером) велись от его имени. Значит, остготы перезимовали во Внутреннем Норике и лишь весной форсировали перевалы. За осень и зиму они могли бы вытоптать весь Внутренний Норик, но не сделали этого. Видимо, была какая-то сила, сумевшая их сдержать, кроме выкупа — ведь им не раз доводилось нарушать данное слово и драть со слабого врага семь шкур, а то и более. Это лишь намёк на что-то неизвестное нам, но намёк реальный. А вот в Италии они не встретили ни малейшего сопротивления — Гликерий хитростью и богатыми подарками убедил их уйти в Галлию к братьям-вестготам и слиться с ними. Видимо, этот эпизод заставил империю вновь обратить какое-то внимание на северные земли — не случайно же в XX главе упоминает Евгиппий об отправке гарнизоном Батависа (нынешний Пассау в Баварии у австрийской границы) в Италию за неполученным жалованьем, что означает возобновившееся в эти последние годы, пусть нерегулярно, в связи с императорской чехардой, получение жалованья совсем было брошенными на произвол судьбы гарнизонами на Дунайской границе.

Но тут закрутилась вокруг трона последняя карусель, в которой всё более заметное участие принимал один из беглецов с кровавых берегов Болии — Одоакр.

Сын короля почти полностью уничтоженного остготами племени скиров Эдики — Одоакр участвовал в битве при Болии, когда остатки его народа вместе с воинами других племён (в том числе и ругов), немало претерпевших от остготов и потому объединившихся, попытались взять реванш и потерпели страшное поражение. Среди беглецов, шедших через Ругиланд и Норик в Италию, были и такие, которым приходило в голову заручиться благословением уже приобретшего популярность Северина, при жизни признаваемого святым не только римлянами Норика, исповедовавшими кафолическую догму христианства, но и варварами-арианами вообще и ругами в частности. Был среди этих предусмотрительных людей и Одоакр — об этом сообщает Евгиппий в VII главе “Жития”. Северин заметил его, выделил среди других, предсказал удачу, а что ещё нужно начинающему жизнь заново человеку, как не уверенность в успехе?! Ведь этот великан в потёртых и прохудившихся шкурах был, что ни говори, сыном короля скиров. И стоило ему появиться в Италии и поначалу попасть рядовым копьеносцем-дорифором в императорскую гвардию, как вокруг него стали собираться все бывшие в отрядах федератов воины-скиры — и те, кто пришли в Италию до Болии, и те, кто после неё.

Так не раз и не два случалось на нашей планете. В начале XII века так сбегались воины-кидани, уже нашедшие после бегства из гибнущей империи Ляо тёплые местечки в дружинах среднеазиатских феодалов, к последнему защитнику империи Ляо принцу Елюю Даши, когда он с остатком соратников вышел на границы сельджукских владений. Бросили они эти тёплые местечки и кинулись к вождю-земляку, чтобы с ним победить и возродиться как народ или умереть (Л.Н.Гумилёв “Поиски вымышленного царства”, М.,1970, стр.126). Кончилось это тогда разгромом на Катванской равнине войск последнего Великого Сельджука, султана Санджара, и возникновением державы Кара-Киданей. Такова норма поведения для людей, привычных к племенной организации.

Стоит ли удивляться, что Одоакр, сделавшись главой скирского землячества, проявляя активность вследствие возникшей благодаря Северину уверенности в успехе, попал в поле зрения Рикимера и был им приближен? Не стоит. Скиров было слишком мало, чтобы они стали опасными, а польза от этой сплочённой группы была. Но Рикимер возглавлял не племя, а орду. Войска империи были именно ордой — организацией людей разных вер, обычаев, кровей, языков, но одной судьбы, в силу этого вынужденных держаться друг за друга, поддерживать друг друга, выбирать из своей судьбы достойнейших и удачливейших и вручать им свою судьбу. Это была совершенно самостоятельная сила, чуждая населению империи и при Рикимере ставшая чуждой даже государственному аппарату.

Одоакр в этих условиях получил в лице Рикимера отличного учителя. Вместе с Рикимером восстал он против императора Анфемия, вздумавшего, будучи ставленником Востока на западном троне, вести самостоятельную от войска политику. Пять месяцев восставшие осаждали Рим — хороший урок для Одоакра! Взятый в плен Анфемий был убит — это император-то, пусть и замухрыжный, но всё же носитель диадемы — хороший урок! Это вызвало вмешательство Восточной империи — вот ещё урок-предостережение! Но паннонец Орест, такой же чужак в Италии, как сам Одоакр — пообещав солдатам треть италийской земли, свергает ставленника Восточной империи — отличный урок!.. Одоакр учится, делает карьеру, делает выводы из уроков жизни. Через шесть лет после Болии недавний беглец в драных шкурах уже является одним из виднейших вождей федератов — не только скиров, но и воинов других племён. И, видимо, помня о пути через Ругиланд и словах Северина, о котором он узнал от ругов, он уделяет большое внимание воинам-ругам. А может, по другой причине, но уделяет. Во всяком случае, просачивавшиеся из тесного для растущего племени Ругиланда и утратившие связь с оставшимися в Ругиланде наследниками короля Флакцитея, постепенно ставшие серьёзной силой воины-руги признают его своим королём, и впоследствии он будет называть себя не только “королём племён”, но и “королём торкилингов и ругов”, именно так...

И он видит, слышит, чувствует, что пришло время сделать тот последний шаг, на который так и не решился Орест. Тот не сдержал своего обещания, не дал воинам обещанной земли. Теоретически решив задачу, он не посмел осуществить на практике её решение. А Одоакр был просто носителем силы, и ничто кроме такой же силы не могло его удержать. Он пообещал своим сторонникам треть италийской земли — и дал её, и к нему хлынули перебежчики из группировок вождей-конкурентов, чтобы успеть к разделу её.

Орест был убит 28 августа 476 года, а через неделю — 5 сентября 476 года — был свергнут Ромул Августул, официально пощажённый за красоту, а фактически, — чтобы стать одним из козырей Одоакра в борьбе за удержание власти. Ведь Одоакр был не единственным претендентом на успех, были и другие популярные вожди, но они опоздали и потому погибли, как комиты (нечто вроде графского титула, в Восточной империи это слово звучало как “комес”) Бракила и Адарих, оба несомненные варвары по происхождению. И не стало больше даже Гесперии, не стало и её политики. Одоакр в период закрепления успеха был вынужден смотреть сквозь пальцы на потерю ряда территорий, в том числе и в остатке Римской Рэции и Прибрежном Норике, где алеманны с тюрингами продвинулись до реки Эннс. Но стоило ему упрочить своё положение — и он начинает думать о делах внешнеполитических. Пусть пришлось расстаться в пользу вестготов с Провансом — это не главное. Главная опасность на востоке, причём не только империя ромеев, Второй Рим, но и остготы, пока что находящиеся вдали от италийских рубежей, но всегда могущие вернуться. Не только память о былых обидах и о разгроме на Болии делает остготов и Одоакра непримиримыми врагами. Остготы разинули было свою зубастую пасть на империю, да увидели, что кусок не по зубам, что можно и подавиться, и стали федератами ромеев. Но Италия — не империя. Она слабее и доступнее, она неминуемо станет приманкой для хищников, которых к тому же и империя подтолкнёт. Ведь в Константинополе весьма неодобрительно отнеслись к перевороту Одоакра, отославшего туда императорские реликвии и — от имени Ромула Августула — заявление, что Италия в отдельном императоре не нуждается, что с италийскими делами вполне справится опытный политик и воин Одоакр. Тут было и согласие признать верховную власть Востока, и вежливый намёк, что новые Анфемии и Непоты не требуются. Это отлично поняли в Константинополе, радости, естественно, не проявили, с признанием Одоакра тянули. Да и от вестготов ромеи захотят избавиться, как когда-то от Алариха... Значит, надо готовиться к схватке. Значит, надо занять ничейную фактически Далмацию. Значит, надо обратить внимание на заальпийские территории, на оба Норика, на ругов Ругиланда. О ругах приходится думать особо — недаром же он себя иной раз называет “королём торкилингов и ругов” — это вторая по численности группа в его войске. Но в Ругиланде своя династия — Фелетей-Фева с братом Фердерухом, женой Гизо и сыном Фредериком. Значит, борьба с ними неизбежна. В этой борьбе у Одоакра есть козырь — святой Северин. Правда, он умер и перед смертью предупредил, что спокойная жизнь для Одоакра кончится по истечении тринадцати лет. Но осталось созданное им монашеское братство, пользующееся огромным влиянием в обоих Нориках. И вожди братства, как в память об учителе, так и преследуя свои цели, связанные с выполнением завещания Северина, оказались на стороне Одоакра. Они держат его в курсе всех ругских и не только ругских дел, готовят ему помощь в случае войны с ругами. Нет, он успеет до начала схватки с Теодерихом остготским решить ругскую проблему, успеет подготовиться к схватке один на один, сила на силу, орда на племя... Да, речь идёт и о схватке разных систем организации людских множеств. Одоакр начинал в Италии как глава скирского землячества, но теперь он — вождь всех воинов-варваров, господствующих над римским населением Италии. Не по происхождению, а за отвагу и таланты, верность и удачливость подбирает он себе помощников. Правда, ещё не слились его люди в однородную массу, не стали новым народом. Пока их объединяет только судьба, только сознание, что из этой общности им выхода нет, кругом только враги или те, кто не примет их в круг сородичей и единоплеменников, оставит битыми цепными собаками нынешних вольных волков, владык трети италийской земли. Так разве этого мало?!..

Так обстояли дела у Одоакра. А кто противостоял ему в назревавшей схватке? Теодерих, сын Тиудимера, одного из трёх братьев Амалов, возглавлявших остготов в страшном побоище на Каталаунских полях. Один из этих братьев — Валамер — успел умереть до 472 года. Видимер, как сказано, увёл свою часть племени через Внутренний Норик и перевалы в Италию, там умер, а его сын — тоже Видимер — увёл своих остготов к братьям вестготам в Галлию. Тиудимер же с недавно вернувшимся из заложничества сыном Теодерихом двинулся на Восток, на империю ромеев.

А как оказался Теодерих заложником в Константинополе? Он родился в 453 или 454 году — как раз, когда победившие гуннов при Недао племена перегрызлись за гуннское наследство. Это привело к разительной перемене обстановки: вместо исполинской державы Аттилы, простиравшейся от Волги до Рейна, возникло множество мелких племенных королевств и держав с иным правлением. Только что дрожавшая в предчувствии скорого и страшного конца Восточная империя моментально оказалась величайшей в придунайских землях силой. Недавно грозные единством своей собранной в руках Аттилы боевой силы племена оказались скованными множеством порубежных соседей каждое и в итоге вынуждены были оглядываться на империю и навязываться ей в союзники-федераты. Причём вовсе не обязательно было перебираться на её территорию — этого и империя не хотела. Пусть те же гепиды или остготы, не говоря о герулах и прочей мелочи, называются федератами империи, получают от неё какую-то плату, а взамен того прикрывают её рубежи извне и, защищая свою территорию, тем самым отводят грозу от лежащей у них в тылу имперской земли. И на поход против того или иного врага можно толкнуть такого федерата, как старший из трёх братьев Амалов Валамер, если, конечно, обеспечить его зависимость. Потому-то и потребовали заложников, потому-то бездетный Валамер и потребовал от брата Тиудимера отдать заложником семилетнего сына. Матерью Теодериха была готка-кафоличка Эрельева, при выходе за арианина Тиудимера перекрестившаяся в арианство и принявшая имя Евсевия. Сам он провёл десять лет в кафолической империи. За это время на мальчишку, а позже на юношу оказывалось всяческое моральное давление — искусство покорять души опасных варваров в империи было всегда и, в отличие от многих других искусств, не деградировало. Но кафоликом он так и не стал, и не только потому, что ему рано или поздно предстояло вернуться к своему цепко держащемуся за арианскую догму народу. Нет! Из его деятельности во второй половине жизни, когда он стал независимым государем, неизбежно вытекают другие выводы. Он видел не только силу империи и кафолической церкви, не только плюсы были ему ведомы — он видел и их язвы, болезни, слабости. Сын культурнейшего среди германских народов племени, имевшего свою письменность, он видел с константинопольской вышки всё, в том числе религиозную войну, бушевавшую по всей империи. Везде лилась кровь кафоликов, ариан, монофизитов, несториан, самаритян, иудеев, манихеев, огнепоклонников, язычников-элладиков и прочих, и эта война сама по себе была союзницей его родного племени, которое он когда-нибудь возглавит. И когда это “когда-нибудь” случилось, то оказалось, что любой враг империи, независимо от исповедуемой им веры, может рассчитывать на спокойную жизнь в остготской Италии, лишь бы он признавал власть Теодериха. И это было не голой политикой, а человечностью. Но много воды и крови утечёт, пока он сможет проявить человечность!..