Вступление Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16 Часть 17 Часть 18

О книге П.В.Тулаева “Венеты: предки славян”. Часть 8

К моменту выступления Тиудимера против Восточной империи там уже было известно об этом грядущем событии тем, кому следует этим заниматься. В Константинополе сидели разумные политики. Они не казнили Теодериха, а вернули его отцу. Это было и попыткой умаслить вождя остготов, и подведением к нему человека, с которым были знакомы, который сможет повлиять на отца — если придёт время переговоров.

Так при дворе Николая Первого через тринадцать с чем-то веков будет воспитываться сын Шамиля Джемальэтдин, которого в решающий момент отправят к отцу с аналогичной целью — чтобы именно в данный момент хоть несколько “образумить” вождя горцев с николаевской точки зрения, удержать его именно “сейчас” от наступательных действий...

В 471 году Теодерих вернулся к отцу, привезя множество даров от императора Льва Первого. Вскоре молодой принц совершает без ведома отца поход во главе шеститысячного отряда добровольцев-дружинников на короля аланов-языгов Бабая, старого врага остготов. Он не только убивает в бою Бабая, захватывает его семью, богатую добычу и множество пленников, но и берёт отбитый у ромеев аланами город Сингидун (нынешний Белград) — и не возвращает его империи. Львёнок показывает зубы — это радость для отца и племени, это и угроза империи. Теперь он признан соправителем отца и поход на Империю ведётся не вопреки его желанию, а при активном его участии, хотя отец и сын двигались порознь и больше уже не встретились. Фактически Теодерих обеспечивал свободу действий отцу, рвавшемуся к Фессалонике, расчищая тылы — Иллирию и Македонию, громя полевые войска, захватывая наиболее важные крепости противника. А Тиудимер дошёл в 474 году до Фессалоники, и этот один из крупнейших на Балканском полуострове городов был обречён на гибель. В этом у направленного императором с войском и чрезвычайными полномочиями патрикия Гелариана сомнений не было. И потому Гелариан предложил Тиудимеру заключить союз, причём остготы получат не только дары и плату, но и несколько городов с прилегающими землями. И Тиудимер согласился. Почему?

Со времени Феодосия в восточно-римской армии служило много готов помимо тех, которые впоследствии выбрали Алариха королём и ушли в поход на Рим, а потом оказались в Галлии и создали там королевство. Одни из них были выходцами из живших по Дунаю “Малых готов”, другие были по происхождению остготами, по той или иной причине ушедшими из-под власти своих королей, имелись и другие варианты. В тот бурный и жестокий век за каждым проносившемся по континенту народом тянулся этакий кометный хвост из отколовшихся или выброшенных по той или иной причине отдельных воинов и целых отрядов их. И они оставались, в данном случае, готами — как для себя, так и для ромеев-византийцев. И поэтому они были, с одной стороны, полезны для империи своей воинской доблестью и умением профессионалов, а с другой — смертельно опасны, как опасна копящаяся на горном склоне лавина. Ещё в 399 году комит Гайна, магистр армии Восточной империи и гот по происхождению, соединился с частью остготов и во главе их ворвался в Константинополь, вынудив Аркадия открыть ворота своей столицы. Этнос ромеев именно в Константинополе начал возникать, и в ту пору ромейского зарождения и взлёта здесь смогли найтись организаторы, сумевшие подготовить восстание населения, в результате чего несколько тысяч захватчиков было перебито, а вырвавшийся и опустошивший Фракию Гайна был разбит другим готом на имперской службе — Фравиттой — и бежал на Дунай, где был убит гуннами. С тех пор не раз и не два случалось нечто похожее, хотя и в меньших масштабах, да к тому же империя (точнее — те, кому следовало этим заниматься в её аппарате) внимательно следила за происходившим в Гесперии, делая выводы из наблюдаемого. Западная империя была для варваров не транзитом, а пунктом прибытия — за её землями лежали океан и Сахара. Поэтому она, не без подлого участия Восточной империи, стала терять одну территорию за другой и в конце концов была обречена на гибель. Но то — причины, а следствием их было чрезмерное усиление варварских вождей в армии, появление Рикимера и Гундобада, а позже Ореста и Одоакра. И не мог не возникнуть вопрос: а нет ли в настоящее время в армии Восточной империи потенциальных Рикимеров и Гайн?

И когда он был задан, этот вопрос, то нельзя было не ответить: да, есть такие! И именно готы. Речь шла в первую очередь о знатном роде Аспаров, три поколения которых служили империи. И дед, и отец, и сын побывали консулами, отец и сын были магистрами армии и имели к тому же тесную связь со стоявшими во Фракии готскими федератами. Отец и сын участвовали в перевороте, возведшем на престол императора Льва Первого, за что оба получили сан патрикия и звания магистров. “Нет, это хорошо, что они меня возвели на трон — для меня хорошо, — обязан был думать император, и именно так и думал. — Но что, если им или кому-то ещё из этого славного и могучего семейства понравится кто-то другой или вообще придёт в голову, что империя уже не нужна? Что тогда?” Ведь власть их в империи была фактически безгранична, и только их добрая воля ещё спасала империю, а надолго ли той доброй воли хватит? И Лев Первый создаёт в противовес Аспарам и их фракийским готам самостоятельную гвардию из малоазиатских горцев-исавров (бывших потомками киликийских пиратов, выдавленных с моря на сушу и ставших из орды этносом, весьма в то время пассионарным). Предводитель исавров Зинон становится зятем императора, а позже и преемником. И в одну из ночей 471 года — того года, когда Теодерих вернулся к отцу, ещё не зная о готовившейся акции, и отличился в битве с аланами Бабая, буквально перед самым уходом остготов из Паннонии в Италию и на Балканы, исаврийская гвардия Льва Первого устроила в Константинополе по приказу императора не первую и не последнюю резню не ждавших этого людей в истории человечества. В Европе ещё будут навечно занесены в анналы истории и Сицилийская вечерня, и Брюггская заутреня, и Константинопольская баня, и Варфоломеевская ночь, а на Руси с её масштабами целые эпохи — Ярослава Мудрого и ярославичей, Ивана Грозного с его выучениками и Сталина с его последователями – будут эпохами выбивания лучших по качеству представителей рода человеческого, но именно поэтому неудобных и опасных для властей. Так что дело житейское...

Были убиты отец Аспар (сын деда Ардавура, успевшего уйти в иной мир с – верой в удачу своей жизни и своих потомков) и внук Ардавур (названный славным отцом в честь славного деда), а с ними вместе — множество других готов, виновных лишь в чрезмерной силе и влиянии, в том, что потенциально они могли стать могильщиками империи. Действительно, могли... И Стилихон тоже в своё время мог... И Аэций... Могли — но не стали. А эти — не стали бы? Учитывая известную им судьбу Стилихона, Аэция, современных им Рикимера и Гундобада? Вопрос более чем серьёзный...

Описанные писателем Морисом Симашко в повести “Емшан” порядочки в государстве египетских мамелюков не мамелюками были впервые придуманы, хотя, возможно, султану Бейбарсу пришлось самостоятельно “изобретать велосипед”...

А император Лев Первый вошёл в историю вообще и в память народа ромеев в частности как Лев Мясник... Но кто знает — стали бы Аспары аналогами Стилихона или же аналогами Гайны? Империя хотела жить и принимала меры, которые всё же были точечным ударом в сравнении с иными более поздними событиями. В мире объединённых двуногих, в мире разобщённых людей иначе не бывало, хотя очень часто бывало гораздо кровопролитнее...

Аспары погибли, но ещё оставались сильные и организованные готы-федераты во главе с тестем погибшего Ардавура — Теодерихом, сыном Триария. Так придётся его называть здесь, чтобы не путать в повествовании с Теодерихом, сыном Тиудимера. Не звать же их Триариевичем и Тиудимеровичем...

Хотя угроза прямого удара в сердце империи миновала, дело ещё не было доведено до конца. Правда, был объявлен набор в легионы коренного населения империи, успешно переплавлявшегося в народ ромеев, началось выдвижение кое-кого из них, но времени не хватало: остготы Тиудимера шли на Фессалонику, а фракийские готы сына Триария после имевших место событий были более чем ненадёжны. В том 474 году, когда Гелариан и Тиудимер заключали мир под стенами Фессалоники, сын Триария уже вёл своих фракийских готов на Константинополь — добиваться положения, которое занимали раньше Аспары... Но почему он не захотел соединиться с Тиудимером и совместно идти с ним на империю — мстить за погибших родичей? Да потому, что империя давно культивировала рознь между фракийскими федератами и набивавшимися в федераты паннонскими вольными остготами. Сын Тиудимера потому и попал в заложники в своё время, что велась эта сложная игра параллельно множеству других игр с обеих сторон. И теперь, когда паннонские остготы шли с открытой войной, их фракийские сородичи всего лишь добивались льгот, думая не о мести за своих близких, а только о том, чтобы использовать удобный случай. Но именно потому и пришлось Тиудимеру заключать с империей мир. Он мог бы, вероятно, договориться с Аспарами и уничтожить империю — но мы никогда не узнаем, были ли у его сына контакты с Аспарами перед его возвращением к отцу. Могли быть... Но могли быть и безуспешными... Но могли в этом случае быть переиграны... Во всяком случае надежда на сотрудничество с ними была. А вот после гибели Аспаров остготы могли одержать ещё сколько-то побед, но победить уже не могли — не та этническо-политическая и геополитическая обстановка была вокруг. Ариане среди кафоликов, варвары среди ромеев, грабители и убийцы для всех, кто имел несчастье оказаться на их пути, они были обречены на конечное поражение, ибо империя конечно же предпочла бы сыграть в поддавки с сыном Триария чтобы выиграть в шашки у Тиудимера и его сына. А фракийцы были по боевому качеству не хуже паннонцев, а ресурсы империи были неисчерпаемы...

Ну, а если заключить мир, если занять близ трона позицию, равную с фракийцами? Тогда всё решит время, решит ловкость, а тут Тиудимер мог положиться на сына в этой тёмной для него игре — и кто знает, как тогда повернётся дело... Во всяком случае проделать с Амалами то же, что проделал с Аспарами, император не сможет... А пока надо остановиться, отдохнуть, оглядеться — и так столько добычи набрали, что девать некуда...

Тиудимер умер вскоре после заключения мира, а сын Тиудимера Теодерих (буду его далее звать по имени) стал одним из ближайших к императору Зинону Исавру людей и был осыпан почестями. Тем не менее он в 477 году заключил союз со своим фракийским тёзкой, и они совместно выступили против Зинона. Но сын Триария, старший годами, не желал уступить первого места сыну Тиудимера. И это расстроило союз. Империя умела не только резать невинных, но и осыпать почестями стократно виновных — за разрыв с сыном Триария наш Теодерих был удостоен триумфа и ему была поставлена конная статуя, а позже он получит звание магистра и главнокомандование на Балканах, станет консулом, будет усыновлён императором по оружию (сугубо варварский обряд, на который не моргнув глазом пойдёт император и христианин, хотя и варвар по крови, Зинон), вновь удостоится триумфа... Впрочем, и сын Триария в накладе не остался, тоже получил сан патрикия, звание магистра армии и стипендию на многотысячное войско. Он погибнет лишь через четыре года, уже в третий раз подступив к Константинополю, отступив после отпора и случайно свалившись с испуганного чем-то коня на торчащую из какой-то халтурно нагруженной телеги пику, на чём я с ним распрощаюсь и с облегчением буду писать имя Теодериха без выделения его из текста особым шрифтом.

Теодериха Амала холили и нежили, но ведь и Аспаров осыпали почестями, так что в империи ему, после неудачи союза с тезкой, ничто кроме могилы впереди не светило. Если думать о своём и своего народа будущем, то нужно искать выход из сложившегося положения. Либо разрушить империю — на что скорее всего не хватит сил, пока, во всяком случае... Либо же уносить отсюда ноги, пока объятия императора не стали слишком крепкими... Но и император был не в восторге от создавшегося положения — очень уж был умён этот Амал, его не прикончишь, как Аспаров, и не избавишься от него благодаря счастливому случаю, как от сына Триария. А если и разобьёшь с чьей-то помощью, так и с победителем придётся так же нянчиться и так же думать, как и с чьей помощью от него избавиться...

Повторялась в несколько изменённых обстоятельствах трагедия Стилихона и Западной империи — словно бы действовал закон возмездия, хотя просто-напросто общими были причины и следствия... только вот на более высоком уровне шло повторение — обе стороны вели борьбу предельно квалифицированно и разумно, воистину профессионально, делая выводы из уроков прошлого...

Итак, требовалось сделать нечто такое, чтобы Теодерих сам, обязательно сам, попросился куда-нибудь. И лучше всего толкнуть его в Италию — на Одоакра. Кто бы ни победил, всё равно победитель ослабеет и вынужден будет признать власть империи. Но вообще-то лучше, чтобы победили остготы — Теодерих уже известен, пенять на империю у него нет причин, так что пусть он завоёвывает Италию, продолжая процесс, издавна запланированный, но оборванный действиями Одоакра. А мы ему в этом поможем, нужно только, чтобы он сам захотел туда идти, а то подумает, что мы его умышленно удаляем, может взбунтоваться... А вот победит, станет Италия нашей — там видно будет...

Что же, вышло всё именно так, как по очень разным причинам хотели император Зинон Исавр и король остготов Теодерих Амал, сын Тиудимера. Движение остготов на Италию началось и всколыхнуло все политические силы вдоль Истра (нижнего течения Дуная) и Данубия (как звалось верхнее и среднее течение великой реки) — от низовьев до Норика включительно. И узнал об этом Одоакр. И понял, что настало время решать — что делать с около-норикскими ругами. Ведь монахи-севериновцы сообщили, что у ругов побывали послы империи и предложили им заключить союз с остготами против Одоакра. Видимо, успеха посольство не имело, ибо крепко помнили в Ругиланде, каковы остготы в виде союзников (Недао) и каковы в виде врагов (до и после Недао). Но решать ругскую проблему всё же приходилось немедленно, и решить её Одоакр мог только однозначно — ударом по Ругиланду. Время для этого ещё было, ибо Теодерих двигался не спеша, так как это был не просто военный поход, а перемещение всего народа без надежды на возврат...

А до размышлений этих меня довёл совет Ивана Антоновича Ефремова, который явно был аналогом Северина, и к которому я именно поэтому пришёл, когда у меня заколодило в работе над более глубоким исследованием темы. Тайно я надеялся, что Иван Антонович заинтересуется и напишет рассказ, а лучше бы повесть. Он и сам признал, что было бы хорошо написать, но, хотя и не знал, что его убьют через четыре дня, понимал, что сил на это нехватит и времени не осталось — до такого состояния довёл его разговор с членом ЦК КПСС Зимяниным после публикации в 1970 году “Часа быка”. Ещё чудо, что он успел написать и опубликовать “Таис Афинскую”... “Мне не успеть. А почему бы Вам не попробовать? У Вас должно выйти”... После вести о его гибели эти слова стали завещанием. Я попробовал дать сначала слово самому Северину, якобы инструктирующему своих преемников перед организованным им торжественным уходом из жизни (он “работал под святого”, ибо иначе ему бы не поверили и не дали себя спасти от поголовного истребления римляне обоих Нориков и остатка Рэции, но сам в Бога не верил стопроцентно, а чудеса его оказались вполне доступны нашим современникам соответствующей людской мутации и соответствующих знаний и умений, так что его уход был явным самоубийством ввиду развившейся болезни, сам факт которой мог бы разрушить реномэ святого мужа, живого орудия Господа). Совершенно неожиданно Северин наговорил столько и такого, что я дал слово всем прочим персонажам “Жития” и кое-кому ещё — и результаты оказались потрясающими. Так что ниже приводится результат не только работы над “Житием” и “Гетикой”, но и моих собеседований с ругскими персонажами этих источников и их взаимных споров и разборок.

Итак — шестнадцатая глава моей монографии, озаглавленная

“Руги и Фердерух”.

Помимо проблемы скамаров, для правильного понимания обстановки в Норике необходимо правильно решить “ругскую проблему”. До сих пор теми ругами, которые упомянуты в “Житии Северина”, всерьёз интересовалась только Е.Ч. Скржинская, ибо переведённый и прокомментированный ею Иордан, сообщая о составе коалиции, выступившей против остготов в 469 году, помянул о “немалой подмоге от племени ругов” (§ 277). В примечании № 698 на стр.341 Скржинская пишет:

“Руги, принявшие участие в борьбе свавов против готов в битве на Болии в 469 году, были, по всей вероятности, те самые руги, которые описаны в “Житии св. Северина” (см. прим. 59). Они жили в Паннонии, к северу от готов, занимавших нижнюю Паннонию (Eugipp., V). Северину приходилось постоянно сталкиваться с королями ругов — Флаккитеем, его сыном Февой (или Фелетеем), с королевой Гизо (Ibid., V, VIII), защищая от них свой монастырь и жителей окрестных городов (Ibid.,XL, XLIV). В дела королевства ругов вмешивался Одоакр (Ibid.,XLIV); вместе с ним руги двинулись в Италию, к которой они стремились ещё раньше (Ibid., V). Поэтому, надо думать, Одоакр и называется в источниках “королём торкилингов и рогов” (Get., § 291) и даже считается “рогом” (Rom., § 34). Но часть ругов пришла в Италию позднее, вместе с готами Теодериха, о чём сообщил Прокопий (Bell. Goth., II, 14 - 24); поэтому, вероятно, Прокопий называет ругов “готским племенем” ((Ibid., III, 2, 1-3)”.

Елена Чеславовна Скржинская совершила подлинный научный подвиг, дав советской исторической науке такой источник, как Иорданова “Гетика” и прокомментировав его в американско-судебном стиле, когда запрещается свидетелю излагать свои выводы и предположения, а требуется излагать только известные ему факты. Но уж факты из него вынимают все до единого, с пристрастием их уточняя до линейно-точечной ясности под обстрелом с обеих сторон — обвинения и защиты. И “Житие Северина” в её примечаниях отражено с максимумом возможного для человека, не переведшего “Житие” лично, а берущего данные о нём из вторых и третьих рук. Но всё же на зажжённом её трудами солнце есть пятна — по вине обладателей этих самых вторых и третьих рук. Поэтому мне, переведшему “Житие”, видящему некоторые из этих пятен, необходимо на них указать. Я надеялся, что она не обидится, если часть их будет снята в результате моих усилий, но она всё же обиделась. Однако, история — наука, а не общество взаимного расшаркивания. Так как самая эта глава будет ответом и поправкой совершённым Скржинской ошибкам, то не стоит тратить сил на отдельный их разбор”...