Вступление Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16 Часть 17 Часть 18

О книге П.В.Тулаева “Венеты: предки славян”. Часть 9

Что сообщает Евгиппий о ругах? Что они пришли на северный берег Дуная против Фавианиса - Комагениса, то-есть не в Паннонию, а в ту часть тогдашней Богемии (более обширной, чем позднейшая Чехия), которая теперь зовётся северной частью “Тульнского поля”, и что королём их был Флакцитей (V). Ему наследовал Фелетей, иначе именуемый “Фева”, имевший супругу Гизо и сына Фредерика (VIII), а также брата Фердеруха (XLII и XLIV), который к моменту смерти Северина обладал какой-то властью в районе Фавианиса. Ещё упомянуто о страхе ругов перед остготами и о борьбе их со скамарами (V), о походе к Лавриаку и взимании некой дани с римлян Норика в районе Фавианиса - Комагениса (XXXI), о наличии знати (XXXIII), о попытке Гизо перекрестить нескольких римлян-кафоликов в арианство и о бунте рабов в королевском дворце (VIII), о рынках в стране ругов (VI, 4), о видимо имевшем место взимании пошлин с римских торговцев (XXII, 2), об убийстве Фердеруха его племянником Фредериком за разграбление северинова монастыря и о разгроме ругов Одоакром, после которого Фредерик с остатком народа бежал к королю остготов Теодериху (XLIV).

Вот и всё. Негусто само по себе. К счастью, Иордан в “Гетике” не раз упоминает это племя, что и позволило мне восстановить судьбу той части ругов, которая оказалась по соседству с Нориком.

Когда-то руги, народ, видимо, не германский, а кельтский (см. статью А.Г.Кузьмина “Варяги и Русь на Балтике” в журнале “Вопросы истории”, № 10 за 1970), но в ходе Великого Переселения успевший немало перенять от соучастников в бегстве от смерти, от врагов и от союзников, и потому могущий сойти и за германский для озабоченных этим историков, жили по побережью Свевского моря (Балтики) по обе стороны от устья Одера, называвшегося у римлян Виадуа (“Двойная река”), так как в нижнем течении он делится на два рукава, а также на прибрежных островах. Остров Рюген до сих пор носит в своём названии память об этом народе. Готы, покинув Скандзу-Скандинавию, нанесли попавшимся на их пути ругам такой удар, что большая часть народа бежала перед ними сквозь леса и болота и сквозь степи Причёрноморья до самого Понта (Чёрного моря), но и там была настигнута и покорена в числе других таких же беглецов. Однако какая-то часть ругов усидела на месте, и даже в славянскую эпоху на Руяне-Рюгене всё-таки продолжали жить руги, кроме славянской речи владевшие ещё вторым — “виндальским” языком, иначе говоря — древним своим языком, сходным с языком живших южнее вандалов, тоже бежавших от готов. (См. упомянутую статью Кузьмина, стр.45. Вообще о ругах там сказано очень много, и особенно следует обратить внимание на стр.41).

Когда гунны разбили готов, ругам полегчало. Гунны умели ценить союзников не меньше, чем боевых коней, а руги им были нужны как противовес тем же готам — покорённым, но всё же опасным. Ведь стоило гуннам из-за внутренних неурядиц зазеваться — и готы напали на антов и разбили их (Иордан, § 247)... Как же было не ценить ругов, имевших с готами старые счёты!.. Но умер Аттила, и неумные дети великого отца не придумали ничего лучше раздела между собой могучих племён по жребию. Племена эти подчинялись великому правителю и полководцу не из одного страха, но больше за его внимательное и справедливое к ним отношение, недаром же они сражались в Каталаунской битве, иной раз с кровными братьями, не за страх, а за совесть, и никто не предал Аттилу в час его явного поражения. А теперь они единодушно восстали. Готы и руги оказались в одном лагере. И вот тут — в описании Иорданом в § 261 битвы при Недао (стр.118 русского текста и стр.173 — латинского) — мы встречаем интереснейшую деталь, которую Скржинская не смогла расшифровать и сама в прим. 637 на стр.329 в этом призналась.

Иордан пишет: “Можно было видеть и гота, сражающегося копьями, и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его (гепида?) ране, и свава, отважно действующего дубинкой, а гунна — стрелой, и алана, строящего ряды с тяжёлым, а герула — с лёгким оружием”.

В примечании 637, относящемуся к предположению Скржинской со знаком вопроса — (гепида ?), она пишет:

“Ввиду того, что Иордан описывает, как сражались представители разных племён, то и про руга он, видимо, хочет сказать нечто, рисующее его доблесть. В данном случае не совсем ясно, в чём состоит доблесть руга, “переламывающего“ дротики в ранах врагов”.

Но гепиды в той битве были не врагами, а союзниками ругов. И ломать дротики в их ранах было нелепо. А вот в своей, “его”, руга то-есть, ране — это дело другое. Правда, другие племена в приведённой цитате наносят раны врагам при помощи привычного для данных племён оружия и строя или же его отсутствия (очень важные сведения при общей скудости таковых у нас), а руги показаны получающими раны и преодолевающими их последствия. Это именно так — предварительно отмечу, что в щедринской “Истории одного города” градоначальник Микеладзе попал как-то в ситуацию, когда “не столько сражался, сколько был сражаем”, а потом сошлюсь на нечто аналогичное, хотя и менее трагическое по обстоятельствам, чем это было с упомянутым ругом.

Хотя Прокопий Кесарийский прошёл с Велизарием в качестве его секретаря персидскую, вандальскую и готскую войну и видел немало крови и примеров мужества, случай со щитоносцем Велизария Арзой (Прокопий Кесарийский, “Война с готами”, М., 1950, стр.172-173) показался ему чем-то исключительным. Арзе попала в голову стрела, и вытащить её почему-то было нельзя (то ли зазубрен был наконечник, то ли был риск, что он отделится от древка и останется в ране). Тогда Арза медленным нажимом продавил стрелу насквозь до выхода наконечника наружу, потом помогавшие ему товарищи наконечник срезали, и тогда Арза опять-таки медленно, чтобы не остались занозы и не было лишнего разрыва тканей, обратным вытягиванием извлёк древко.

Писатель Валентин Иванов, славянски озабоченный выше средней нормы, в первом томе “Руси изначальной” (М.,1961, стр.31) приписывает строго аналогичный подвиг славянскому воеводе Всеславу, намекая, что такое под силу только славянину. А Прокопий — один из героев его книги, Ивановым прочитанный полностью, так что о случае с Арзой Иванов знал.

Итак, такая операция — со стрелой, осторожно и с участием товарищей производимая, есть несомненный подвиг. Ну, а если в твоей ране застрял вместо стрелы толстый и тяжёлый дротик, а вокруг на десятки вёрст кипит беспощадная резня, и не выйдешь куда-то в затишье, не позовёшь товарищей — они и так выкладываются до последнего, а дротик, не только причиняя дикую боль своим раскачиванием, но главное, сковывая твои движения, делает твою смерть не только неминуемой, но — главное! — бесполезной для твоего племени и соратников, чья судьба для тебя превыше собственной? Тогда зажми древко у самой раны одной рукой, а другой переломи его как можно ближе к телу. Остаток дротика тебя долго мучить не будет, а от истекания кровью убережёт, пока ты из последних сил попробуешь кого-то из врагов прихватить с собой на тот свет или хоть отвлекаешь его внимание на себя, давая какой-то лишний шанс товарищам... Именно так, по Иордану, и поступали воины-руги — видимо, было в тот день массовым явлением такое самозабвение у этого племени. Что, только у этого? Нет, конечно. Почему же именно эту черту счёл нужным отметить у готских супротивников до и после Недао — ругов — певец готов Иордан? Ответ можно найти у него самого в § 266 — там он пишет, что руги “испросили себе для поселения Биццию и Аркадиополь”, города в той части принадлежавшей Восточно-Римской империи Фракии, которая примыкает к Мраморному морю. Но это же не часть гуннского наследства, которое стали делить победители? Да. Эти руги пожелали унести ноги как можно дальше от вчерашних союзников. Эти... Но были и другие. Евгиппий в “Житии Северина” пишет именно об этих других, во главе с королём Флакцитеем оказавшихся на северном берегу Дуная против норикских городов Фавианиса и Комагениса, а это — две противолежащие части современного “Тульского поля”. Именно напротив бывшей вне монастырских стен “келейки” Северина близ Фавианиса находилась ставка самого Флакцитея, и именно к Северину то и дело обращался он, терзаемый страхом перед остготами, не пропустившими его племя в Италию и хотевшими его убить (V). С берегов Савы, Дравы и Моравы так не поконтактируешь... Что же случилось при Недао между ругами и остготами? Ответ может быть только один: бывшие вместе с гепидами зачинщиками выступления племён, остготы имели время заранее просчитать варианты будущего в случае победы. И поняли, что каждое племя теперь будет само за себя. Руги в этом случае им на этом свете не требовались, и они каким-то образом сумели подставить их под ярость гуннов, не оказав помощи, а после победы выжившие руги ужаснулись потерям и выявленному желанию остготов их уничтожить — и обвинили руководство племени в случившемся. Это уж так принято — искать виновных раньше, чем поищешь выход из положения. Особенно в подобных обстоятельствах... Племя раскололось, и кто-то (прежние ли предводители или новые — неизвестно) увёл часть его в земли Восточной империи и там попросился как можно дальше от остготов (по крайней мере — пока заживут раны и подрастёт смена потерянным в бою и при расколе воинам). Судьбу этих ругов Скржинская далее не упоминает...

А король Флакцитей (бывший ли в этом качестве и ранее, или же избранный отколовшимися воинами) попытался увести своих ругов в Западную империю, в сердце её — Италию. С абсолютно такой же целью — она прикрыла бы его ругов и дала бы им возможность восстановить свои силы, а они усилили бы её. Но зачем было остготам, ставшим хозяевами Паннонии и подступов к венетской равнине — воротам в Италию — усиливать свою возможную добычу силами недобитых ругов, и прежде бывших врагами остготов, и яростно ненавидевшими их теперь? Горе ослабевшим — они больше не нужны. Горе обиженным — они должны быть уничтожены прежде, чем смогут расплатиться за обиду. А у ругов к остготам очень большой счёт, так что самое разумное — избавиться от этих кредиторов. И если ушедших на восток отколовшихся ругов преследовать по имперской территории не решились, то флакцитеевы руги ещё в пределах досягаемости — и для начала им перекрывают путь в Италию, а затем начинают охоту с целью их полного уничтожения. Остготы же, согласно § 264 Иордана, “получили Паннонию, которая... имеет... с запада Норик, а с севера — Данубий” (так называлось верхнее и среднее течение Дуная, в отличие от нижнего течения — Истра. Видимо, Данубий становился Истром после впадения в него Савы, Дравы и Моравы, как нечто качественно новое, на манер единого русла слившихся Евфрата и Тигра — Шат-эль-Араба, но теперь мы зовём Дунаем и Данубий, и Истр, вместе взятые). Следовательно, ругам удалось оторваться от погони в бегстве на север и форсировать Дунай, а потом, памятуя о походе с Аттилой в Галлию по Дунайской долине, они попытались добраться до места против норикского города Астуриса, чтобы там переправиться и уже по норикской земле и по римским дорогам, ведущим к перевалам, пробиться всё же в Италию. Ибо западнее лежали упомянутые горки и горушки, окаймлявшие север “Тульнского поля”, а они если и были позже надёжной защитой для Ругиланда, то сейчас — в начале зимы — были непроходимой преградой для измотанного, отягощённого обозом с семьями и ранеными остатка племени. Вспомним, что север “Тульнского поля” был в ту пору занят скамарами, и увидим, что переправа у Астуриса была для ругов единственно возможным местом. Но вдруг над Астурисом встало пламя (I), а это могло означать лишь одно — что на южном берегу действует кто-то, достаточно сильный для уничтожения города-крепости (а руги ходили именно по южному берегу в Галлию и обратно с Аттилой, так что знали цену укреплениям норикских городов!) а кем этот “кто-то” может быть кроме новых хозяев Паннонии — остгтотов? Евгиппий не говорит, кто именно сжёг и обезлюдил начисто Астурис — он мог этого не знать, а мог и помнить, что живёт в подвластной остготам стране и что его задача — в предотвращении антиостготских настроений среди норикских эмигрантов и вообще среди читателей “Жития”, а потому и умолчать кое о чём. Для него был, в конце концов, важен сам факт гибели города согласно пророчеству Северина. Но ведь Северин только-только пришёл в Астурис из Паннонии и только оттуда мог получить он информацию об угрозе набега, если, конечно, не по прямому проводу от Господа Бога... А скамары базировались западнее этой территории (глава о скамарах предшествует в моей монографии главе о ругах, но само собой, что здесь её перепечатывать нет причин), они в это время только-только “взяли под охрану” Комагенис (I) и не знали ещё о событиях в Астурисе, так что остготы — единственные возможные кандидаты на звание разрушителей Астуриса. Пламя над Астурисом было для ругов “красным светом”: на юг вам дороги нет! И они перезимовали на месте, а весной форсировали ограду “Тульнского поля” и оказались в скамарском заповеднике в положении медведя, растревожившего сотню осиных гнёзд, ибо скамарам деваться было некуда, и они взялись за ругов с яростью прижатых к обрыву людей, а местность им была знакома, и даже раздробленность их шаек-станиц обернулась пользой — руги физически не могли предугадать, что именно предпримут яростные враги и откуда ждать нападения — слишком много неизвестных было в решаемых уравнениях. Не окажись по соседству Северина, уже имевшего среди скамаров после инцидента под стенами Фавианиса (IV) достаточное количество информаторов, руги могли бы погибнуть — ведь в одну ночь было подготовлено три засады на Флакцитея, а потеря вождя в таких условиях смертельно опасна. Но Северину были нужны сильные покровители, способные перекрыть путь вверх по Данубию для герулов и их соседей лангобардов, не говоря уже об избавлении от скамаров. Для выполнения его плана требовалось создание зоны безопасности в районе Фавианиса - Комагениса. Именно здесь, в расширенной части долины Данубия, можно было собрать население всей норикской части этой долины. Руги были бы отличной защитой от любого врага, кроме остготов, разумеется, но те вряд ли сунутся сюда: зажатые в угол руги будут драться насмерть, потери нанесут большие, ибо сюда тяжёлой остготской коннице ходу нет, а именно она была главным остготским козырем, добыча же за эти потери не вознаградит, ибо племя это сравнительно малое и бедное.

А то, что руги из-за остготской угрозы не смогут пройти в Италию (Внутренний Норик был открыт для вторжения из Паннонии и легко было остготам .обрушиться с фланга на ругов, двинься те через него к перевалам в Италию), сделало бы римлян Норика — зависимых союзников — столь же нужными ругам, как и ругов римлянам. Ведь римляне-ремесленники и римляне-торговцы из Фавианиса и Комагениса как минимум (а в перспективе было ведь собирание всех римлян Данубийской долины под защиту ругов), могли обслужить потребности племени, могли скупить излишки хлеба с полей Ругиланда (как стал называться север “Тульнского поля” после ликвидации скамаров на этой территории) и скота с его пастбищ. А придут остготы — это конец и для ругов, и для римлян, так что сражаться руги будут плечом к плечу с римлянами: какие-никакие, а союзники, имеющие к тому же святого Северина, который — даром что кафолик — спас племя и лично короля Флакцитея, предупредив его о засадах.

Если сам Флакцитей не додумался бы до этого, ему помог бы в этом деле Северин — не случайно же в V, 2 он говорит Флакцитею в дни остготской угрозы, что “нынешнее спасение для нас — общее”.

И был ещё один пунктик в гипотетических флакцитеевых раздумьях: руги были так нужны норикским римлянам именно сидящими в Ругиланде, что те могли ненароком остготов предупредить, двинься руги в Италию. Руги и римляне с самого начала оказались связаны теснее, чем всадник с лошадью — там ведь тоже двусторонняя зависимость. И мы ещё увидим, что знак зависимости со временем переменится, что уже руги будут заинтересованы, чтобы римляне Норика остались на месте и чтобы обретший, наконец, своего ставленника во главе Италии Северин не мог и заикнуться об эвакуации римлян из южной части “Тульнского поля”. То, что сказано в трёх предыдущих предложениях, никогда не могло быть произнесено вслух, но в мысленных поединках Северина, Флакцитея, Февы и Фердеруха несомненно присутствовало. Закон взаимной зависимости человеческих масс действует особенно беспощадно в эпоху великих переселений этих масс, когда каждый следующий шаг может оказаться роковым для целого народа...

Но вот племя освоилось, окрепло, перевело дыхание. Раненые вылечились, молодёжь подросла, новые дети родились. Тесно становится в Ругиланде, а деваться некуда. Не выйти из горной крепости-ловушки, ибо сразу попадёшь под остготский удар. Остготы за это время посетили всех своих соседей, грабя их, угоняя пленников и скот, подавляя любую попытку сопротивления (Иордан, § 269, 272! 273, 274, 275, 276 и 277 — в последнем уже идёт речь о создании антиостготской коалиции). Ещё в Северном Причёрноморье переняли остготы и вестготы от аланов вооружение и методы боя массами тяжёлой конницы. И в Паннонии, на крайнем западе Великой Степи, не было силы, способной выстоять под ударом закованных в сталь остготских богатырей-копейщиков на закованных в сталь конях. Задолго до тевтонских рыцарей, ощетиненная копьями стальная остготская лавина стирала всё в прах и небытие на своём пути. Недаром в Каталаунской битве такой же удар вестготов был парирован именно остготами (Иордан, § 209), тогдашними союзниками гуннов. Другим это было бы не под силу. А так нашла коса на камень, столкнулись две равные силы, братья сдержали натиск братьев... Только бывшие очень уж на отшибе, прикрытые горами и Данубием руги не были пока что затронуты остготами. Но ведь нельзя вечно жить под остготским молотом! И когда в 469 году возникла коалиция битых остгтотами племён, руги присоединились к ней. То, что Евгиппий ухитрился не заметить побоища на берегах Болии, где легло костьми войско союзников (кроме унёсших вовремя ноги), показывает, что в этот раз руги сумели уйти именно вовремя, не понеся чрезмерных потерь. Кто их вывел? Тут я выдвигаю не подтверждаемую документально версию, основанную лишь на логическом рассуждении. Мне кажется, что выведшим ругов из-под остготских копий на берегах Болии воеводой должен был быть именно Фердерух. В самом деле, он сын Флакцитея, но не наследник. Значит — младший. Ругиланд слишком мал для выделения удела, а потому младшему сыну короля суждено быть именно воеводой, полководцем. Флакцитей, видимо, не участвовал в походе на остготов — Иордан в § 277 упоминает ряд королей, вождей коалиции, а о Флакцитее молчит, упоминая лишь о “немалой подмоге от племени ругов”. Фева, как наследник, должен был находиться рядом со старым, уже смотревшим в могилу отцом. Значит, можно предположить участие в походе именно Фердеруха. Через 13 лет, в начале 482 года, мы встречаем Фердеруха наместником или чем-то в этом роде в уцелевшей от алеманнского захвата части Прибрежного Норика. Но наместник этот был нужен здесь исключительно для защиты подступов к этому столь экономически и стратегически важному для ругов району от вышедших на рубеж реки Эннс и рейдировавших по ведущим во Внутренний Норик и Италию тропам алеманнов (XXXVII). Такую задачу, осложняемую открытым флангом со стороны Паннонии, может решать только опытный воин и полководец. Но этот воин и полководец, брат короля, один из вождей народа, совершает преступление — вносит в отношения с римлянами Норика напряжённость, могущую обернуться кровопролитием и разрывом. Евгиппий в XLIV, 1 полагает, что Фердеруха побуждала простая варварская жадность. Ну, а если взглянуть пошире? Счастье и самая судьба ругов постоянно висели на волоске. После Болии остготы не посетили ругов, но все прочие участники коалиции претерпели от готских карательных экспедиций в полную меру (Иордан, § 280 - 282). К погибшим на берегах Болии прибавились новые покойники, к бежавшим в Италию и другие места прямо с поля битвы прибавились новые толпы беглецов. В одной из этих волн эмигрантов оказался Одоакр (VII), он быстро выдвинулся в Италии, сверг последнего императора и стал называться “королём торкилингов и ругов” (Иордан, § 291). Почему ругов? Ведь Ругиланд ему не подчинялся. Значит, речь идёт о ругских воинах в имперских войсках. Значит, ругов в этих войсках было очень много. Откуда? Бежать после Болии могли, конечно, многие, но не столько же, чтобы занять второе место в титуле Одоакра! Чтобы бросить родное племя в такие дни — нужно голову потерять от страха; нужно, чтобы племя стояло на грани распада. Но мы знаем, что руги после всех передряг в последующие годы ещё сохраняли единство в разгар остготско-византийской войны и даже в период лангобардского вторжения в Италию, а это — через сто лет после Болии! Значит, руги в имперских войсках появились иными путями. Не было ли это следствием тайной политики ругских королей, готовивших почву для переброски в Италию всего племени из ругиландского тупика, создавая там нечто вроде нового варианта троянского коня? Или просто отделывались так от избытка населения? Или была третья причина: а участвовал ли в этом Северин? Он имел тайный контакт не только с Одоакром, так не были ли среди верных ему людей в Италии и ругские воины, помнившие его как покровителя племени? Этого мы не знаем, но во всяком случае несомненны раздумья вождей ругов над судьбами своего народа, сильного лишь среди слабых, защищённого горами и Данубием как пешка в строю, но — как та же пешка — бессильного перед любым конём или слоном вне защищённого гнезда, а перед ладьёй или ферзём даже в самом Ругиланде. Остготы же в тогдашней игре были не менее, чем ладьёй, если не ферзём. Сидеть и ждать гибели? Уходить в Италию всем племенем, рискуя попасть под фланговый удар со стороны остготов, которым открыт Внутренний Норик? Рисковать к тому же неизвестностью — как встретят в Италии целое племя со своим королём Рикимер, Гундобад, Орест, Одоакр (в разное время имелись разные, но все одинаково сомнительные варианты встречи)? Проламываться вверх по Данубию сквозь алеманнов и тюрингов под удар вестготов, бургундов и франков? Или есть ещё какой-то выход? Да, он был, такой выход — найденный именно Фердерухом после Болии, после смерти Флакцитея, после ухода под нажимом алеманнов с тюрингами из Квинтаниса, Батависа и Лавриака в район Комагениса - Фавианиса (под защиту ругов, под руководство Северина) римлян Дунайской долины, после прихода в Италии к власти именно Одоакра. Прорваться через Богемию в долину Виадуа-Одера и по этой долине вернуться на старую родину ругов. Удалиться от чудовищной воронки, втягивающей и губящей народ за народом, только что притянувшей с севера тюрингов, а с запада алеманнов. Но племя в массе своей держится за союз с Северином, за дань с римлян Норика и торговлю с ними. Это сильный якорь. Северин умрёт, а выгоды симбиоза останутся. Руги будут держаться за “синицу в руках”, будут мечтать о “журавле в италийском небе” — и досидятся до прихода остготов, когда будет поздно. Значит, надо обрубить якорный канат, нарушить симбиоз с римлянами Норика, толкнуть их на восстание, разбить, ограбить, взять рабов-мастеров — и после этого поднять ругов на уход из Ругиланда на север... Ведь те руги, которые оказались в Италии, теперь отрезанный ломоть. У этих, италийских, теперь королём Одоакр. Он принял бы, возможно, в своё войско-орду и других ругских воинов-одиночек, но не примет племя в целом, ибо принципы организации орды и племени полярно противоположны, а он, хотя и зовёт себя иной раз “королём племён”, но быть “королём королей” не собирается. Империя бы приняла — но империи нет больше. Династия ругских королей для Одоакра не нужна и даже враждебна...

Так мог рассуждать Фердерух, решаясь на свою акцию. Но этого же не мог не предусмотреть и Северин, вынужденный выбирать между благополучием ругов и римлян Норика. Пусть руги в конце концов выпутываются сами, а пока что они должны защищать римлян Норика в зоне своего влияния. От герулов и прочей мелочи они отобьются. Остготы — смерть. Но есть возможность, воспользовавшись антагонизмом между ругской королевской династией и Одоакром, получить в подходящий момент поддержку Одоакра и вывести население остатка Прибрежного Норика вглубь Италии до подхода остготов. А руги, остготы и Одоакр пусть потом сами решают свою судьбу. Можно кому-то из них симпатизировать, но всем помочь не в севериновых возможностях — своих бы спасти!.. Поэтому на заранее предвидимую акцию Фердеруха (XLII) готовилась встречная акция. Находившийся с детства под влиянием Северина наследник Февы Фредерик — лишь одна из нацеленных на Фердеруха фигур. Он вступится мстителем за оскорбление памяти о Северине, за ограбление его монастыря, за смотрящего, в конце концов, из высей горних на землю вечно живого святого! Ну, а Фева? Он будет возмущён самодеятельностью Фердеруха, разрушением выгодных отношений с римлянами Норика, дающих дань, торговую прибыль, делающих ругов сильными сейчас. И он тоже вступится за память о Северине из благодарности за прошлое и из страха перед мщением небес, которые, как предупреждает перед смертью королевскую чету Северин, более не оказывают им особого покровительства, предоставляют и Феву с Гизо, и всех ругов их собственному разумению (XLIII). А те руги, знать и рядовые, которых исцелял Северин (VI, XXXIII), которые твёрдо верили в его доброе могущество, — они и из благодарности, и из страха перед карой небес за святотатство поднимутся на Фердеруха — единственного зрячего в стране слепых. Нет, только бы римляне Норика перетерпели обиду, не полезли в спровоцированную Фердерухом драку, а там сработают насторожённые в Ругиланде капканы, и Фердерух погибнет, замысел его будет сорван, — и руги будут надёжной защитой римлянам Норика вплоть до удобного момента, когда можно будет вырваться из долины Данубия в Италию... А ругов — на произвол судьбы? Нет! Фредерик должен суметь выжить в грядущих боях, ибо именно ему даст Северин в последней встрече необходимую информацию для размышления, для спасения родного народа. Больше некому в ней разобраться, некому выполнить эту задачу, но мальчик сможет — он выучен и Северином, и Фердерухом... Но сперва — свои!..

Фантазия? Бред? Но ведь Фердерух был убит Фредериком через месяц после ограбления им северинова монастыря (XL!V). А кто он, Фредерик, убивший первого воина Ругиланда? Мальчишка, которому вряд ли было в это время больше четырнадцати лет. И, как это ни странно, этого мальчишку не только не убили лишившиеся вождя фердеруховы воины, но напротив того — через пять лет именно он возглавит свой разгромленный и лишившийся короля с королевой народ, уведёт его к Теодериху — что ни говори, вождю заклятых врагов ругов, и за ним пойдут. Значит, убийство Фердеруха было честным по тогдашним понятиям? Значит, что-то дало возможность мальчишке безнаказанно сразить богатыря и занять его место в сердцах его воинов? Что? Скорее всего предварительный сговор Фердеруха (понявшего свой проигрыш) со своими воинами и с Фредериком. У Северина был достойный противник, но мало иметь умную голову — надо, чтобы в этой голове был ещё больший, чем у противника, запас информации для размышлений. Тут у Северина было явное преимущество — за его спиной стояла память всего Римского Мира и остатки памяти народов, обитавших в Средиземноморье и по соседству с ним до включения их в Римский Мир. Книжная в первую очередь, изустная во вторую. А Фердерух не имел такого запаса чужого опыта и потому не выстоял в схватке с покойником...

Через пять лет Одоакр пересёк оба Норика и вторгся в Ругиланд, пленив Феву и Гизо. Очень уж легко и быстро ему это удалось! Ведь попрежнему функционировала созданная Северином сеть осведомителей. Было бы, кому предупредить ругов, если бы преемники Северина хотели это сделать. Тогда руги успели бы организовать оборону или хоть уйти из-под удара, на самый крайний конец — в ту же долину Одера (пусть и без награбленного у римлян добра и без рабов-мастеров). А они были разбиты молниеносно. Значит, организация севериновцев в этой схватке выбрала (и не могла не выбрать!) Одоакра, обеспечив себе его благосклонность впридачу к благодарной памяти о предсказаниях Северина.

Фредерик с частью воинов бежал, но после ухода Одоакра мгновенно вернулся на пепелища Ругиланда, не дав соседям-врагам герулам занять образовавшийся вакуум. Пришлось Одоакру посылать против него своего брата Оноульфа, который окончательно уничтожил ругское королевство, но был вынужден эвакуировать остаток Прибрежного Норика, открытого после ликвидации ругского барьера набегам герулов. А Фредерик увёл остатки народа к уже двигавшимся на Италию остготам Теодериха, с которым был в каком-то родстве (XLIV), скорее всего по линии жены, хотя бы и не прямом, а, скажем, для Фредерика была подобрана невеста из тех же Малых Готов, что и Тиудимеру когда-то дали жену, причём из семьи, родственной матери Теодериха. С остготами он шёл на Италию, а рядом с ругами и остготами шли воины герульского короля Туфы (какая-то часть герульского народа, не самая большая его часть)... И здесь нам приходится ещё раз пуститься в плавание по морю догадок. Стоило разбитому было в первых схватках Одоакру оправиться и нанести остготам и их союзникам потери, как Фредерик со своими ругами откололся от остготов. Только ли со своими? Может быть, к нему перебежали и те руги, которые были в орде Одоакра? Ведь с какими-то “варварами” из Северной Италии у Фредерика были отмечены античными авторами связи (З.В.Удальцова “Италия и Византия в VI в.”, М., 1959, стр.17). Казалось бы — просто-напросто руги пытаются сказать своё слово в разыгрывавшейся драме, стать третьей силой, но... Ведь не одни руги отпали от Теодериха — одновременно или даже раньше от него откололись герулы во главе с Туфой и кто-то ещё. И когда Фредерик покинул Теодериха, он не на убийцу своих родителей Одоакра двинулся, а на недавнего соратника в походе на Одоакра и возможного союзника в борьбе хоть с Одоакром, хоть с Теодерихом, хоть с тем и другим — Туфу. Удальцова в указанном месте своей работы утверждает, что только вспыхнувшая ругско-герульская усобица, в которой Туфа погиб, а руги понесли слишком большие потери, привела к повторному подчинению ругов Теодериху. Ой ли? Ведь Теодерих отнюдь не был ангелом в белых ризах и не задумался несколько позже убить Одоакра, с которым вроде бы договорился о совместном правлении в Италии, и перебить всех ещё верных Одоакру воинов. А вот с Фредериком он так не поступил и ругов не тронул. Родство-свойство? Вряд ли это остановило бы его, прошедшего ромейскую выучку за долгие годы заложничества. Дети его, во всяком случае, не стесняясь, уничтожали друг друга во имя той или иной политической линии. А тут — пощадил. Не потому ли, что уход ругов от остготов был инсценировкой, что Фредерик выполнял поставленную перед ним самим Теодерихом задачу по ликвидации очень уж ненадёжных и приручению никак не поддающихся герулов и одновременному переходу от Одоакра ругских воинов, для которых разгром Ругиланда и казнь Февы и Гизо оказались слишком уж тяжёлым испытанием их верности “королю торкилингов и ругов”? Так что не было вины, а потому не было и кары, а была только заслуга, о которой вслух говорить не следовало, но которая учитывалась? Полагаю, что так.

А когда умер Теодерих и в Остготское королевство вторглись армии Велизария и Мундона, когда изменил своим и был за это убит последний представитель династии Амалов Ильдибад — королём стал было руг Эрарих и начал переговоры с Юстинианом, пренебрегая интересами остготов, только о ругах заботясь, и тоже был убит за это (Удальцова, та же книга, стр.334) — один он, а значит — руги не сочли необходимым мстить за него, а возможно даже, что линия Фредерика и тогда была действующей, и слишком уж о своих заботящийся Эрарих был осуждён и уничтожен именно этими своими, такой заботы не пожелавшими. А новый король — Тотила — встал во главе уже не остготов или ругов, а во главе всех борющихся с ромейским нашествием италийцев, даже рабов принимая в своё войско. Это была уже не орда и не ополчения племён-союзников, а войско всего народа Италии, и оно долго было непобедимым, пока не иссякли последние силы несчастной страны. Но последний бой италийского войска во главе с преемником погибшего Тотилы — Тейей — вошёл навечно в список примеров наивысшей воинской доблести сынов человеческих... А потом пришли лангобарды — и им тоже пришлось иметь дело с ругами — только в этой последней схватке окончательно исчезла та ветвь народа ругов, которую упомянул Евгиппий в “Житии святого Северина”.