Вступление Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16 Часть 17 Часть 18

О книге П.В.Тулаева “Венеты: предки славян”. Часть 10

Далеко не все остготы выступили с Теодерихом в поход — часть народа успела за это время привыкнуть к прелестям мирного труда, поневоле привыкнуть, ибо на имперской земле приходилось сидеть смирно. Видимо, агенты империи тоже поработали — выгодно было оставить часть паннонских остготов — в противовес фракийским их сородичам, да и Теодериха ослабить, уменьшив число надёжных и преданных подданных его. С другой же стороны, и сам Теодерих, и империя стремились привлечь к союзу и совместному походу лежавшие на остготском пути племена — это также было важно и для Теодериха, и для империи по разным причинам, повторять которые незачем — это и ребёнку понятно, а Теодериху было понятно тем более. Поэтому он не спешил, и движение затянулось на несколько лет, что пошло на пользу участникам всей этой трагедии — зная, что потом переигрывать будет поздно, они успели отмерить не семь, а семьдесят семь раз. Но сколько ни мерить, а резать надо!.. Вот уже в Нижней Мёзии остготы, возле городка Новы на Истре-Дунае (нынешний Свиштов в Болгарии, чуть выше впадения Янтры в Дунай). Это не меньше ста тысяч человек, из них минимум двадцать тысяч сметающих любого врага богатырей. Ещё немного — и они обрастут придунайскими племенами или отколовшимися от них удальцами, двинутся вперёд... И Одоакр решается...

Ни в “Житии Северина”, ни в “Гетике” не найдём мы ответа на вопрос — кто помог войску Одоакра незаметно и стремительно преодолеть перевалы Альп и Тауэрна, обеспечил переправочными средствами для форсирования Данубия, снабдил его продовольствием и фуражом. Мы можем только догадываться, ибо Евгиппий единственный раз допускает в своём произведении грубейшее искажение истины, причём не лжёт, даже не умалчивает, а всего лишь перемещает истину с одного места на другое. И это перемещение заставляет думать, что именно севериновское братство и связанные с ним силы в обоих Нориках активно помогали Одоакру, о чём писать, находясь под властью победителей Одоакра, было не с руки.

Вот что получается у Евгиппия: “...в течение месяца, убитый сыном брата Фредериком, потерял он [Фердерух] добычу вместе с жизнью.

По этому поводу король Одоакр начал войну с ругами...”(XLIV).

Вот так. “По этому поводу”. И вроде бы немедленно? Но чуть ниже мы узнаем, что со времени погребения Северина и, следовательно, смерти Фердеруха, прошло почти шесть лет. Там — январь 482 года, а тут — 487 год. Пять с лишним лет собирался Одоакр начать войну “по этому поводу”, но прямо об этом не сказано. А так вроде бы и лжи нет — вполне мог Одоакр, собираясь в норикский поход, заявить, что идёт мстить за обиду, нанесённую ругами памяти Северина. Повод не хуже иных. И не такими ещё пользовались — см. крыловскую басню “Волк и ягнёнок”...

Руги были разбиты наголову, Фева и Гизо попали в плен, были уведены в Италию и казнены. Фредерик со своей дружиной бежал. Но это было не спасение собственной шкуры, а спасение какой-то (даже — отборной) части боевой силы народа. Стоило Одоакру после победы вернуться, как Фредерик немедленно появляется в Ругиланде, и соседи-герулы не успевают ни в Ругиланд, ни в зону Фавианиса — Комагениса вторгнуться. И алеманны из-за Эннса — тоже. Видимо, ни о каких репрессиях против римлян Норика не сообщается потому, что их не было. Фредерик умел держать свои чувства в кулаке и сумел сдержать свой народ. Хотя, возможно, заставил римлян Норика расплатиться с ним продовольствием и лодками, а также принудив их к относительному неучастию в предвидимых им событиях. Они не заставили себя долго ждать — на следующий год Одоакр отправил войско во главе со своим братом Оноульфом, и судьба Ругиланда была решена окончательно — Фредерику пришлось уводить весь народ под крыло Теодериха. И опять мы можем отметить, что он сумел проконтролировать свои эмоции, вовремя принять решение об уходе, подготовиться к нему заранее и довести своих ругов до упомянутого города Новы, где стоял его свояк Теодерих, в порядке и без потерь. А ведь путь лежал через территории, бывшие под контролем старых противников ругского королевства герулов. Где это сказано? Просто, не сохрани Фредерик реальной силы, не пройди он сквозь земли герулов без потерь и даже без боя, — и не то что он не довёл бы свой измученный и потрясённый народ до Теодериха, но ещё и не смог бы сыграть несколько позже в союз с герульским королём Туфой, который, как мы знаем, был недолог и кончился плохо именно для Туфы.. Так что скорее всего был этот союз притворным, с ведома Теодериха разыгранным. Недавний птенец успел опериться за эти годы и показал себя достойным вождём своего народа...

Герулы при приближении Теодериха раскололись. Часть осталась на месте, часть во главе с королём Туфой присоединилась к остготам. Но у Теодериха была не орда, это был союз племён или племенных землячеств во главе с остготами, но с сохранением внутренней автономии. Все союзники остготов сохраняли своё этническое своеобразие и внутреннее самоуправление. Это было и хорошо, и плохо, в чём вскоре Теодерих убедился на практике.

Не мог Одоакр оставить своих воинов в Норике — на месте Ругиланда образовался вакуум силы, и туда рванулись сдерживаемые прежде ругами герулы. К тому же оба Норика были открыты удару с востока, и войска Одоакра были бы отрезаны от Италии, зажаты и уничтожены Теодерихом. Если увеличить их численность, чтобы сдержать грозящих с севера через Данубий герулов, а с запада через Эннс — алеманнов, то кто их будет кормить? Руги сами себя кормили, а у Одоакра не народ, а воины-профессионалы, их должны снабжать другие. И главное — воины нужны для защиты венетской равнины и севера Италии, не просто нужны, а к тому же будут рваться туда сами, в Норике не останутся. Даже Одоакровы руги — ведь они некогда поодиночке решали сами за себя — оставаться им в Ругиланде или идти в Италию, и теперь их в опустевший и залитый кровью родичей бывший Ругиланд не загонишь... Нельзя было удержать захваченное, победа не дала прочного успеха, она лишь сняла на время угрозу со стороны норикских перевалов, но зато обострила отношения внутри одоакровой орды: входившие в неё ругские воины были верны “королю торкилингов и ругов” лишь до той поры, пока он не пролил кровь их народа и не казнил Феву и Гизо. Теперь они чувствовали себя оскорблёнными, а к тому же знали, что в Италию с Теодерихом идут и их сородичи, возглавляемые Фредериком... В тылу Одоакра зрела измена не только подстрекаемых агентами империи кафоликов-италийцев, но и части его войска...

Исходя из вышеизложенного, Одоакр в 488 году отдал приказ об эвакуации остатков Прибрежного Норика, ибо Внутренний Норик был всё же прикрыт от герулов хребтом Тауэрн, а остготы двигались неспешно, и было ещё время решить — эвакуировать ли и его. И ещё могла быть причина — в Прибрежном Норике руководящей силой было выполняющее завет Северина монашеское братство, а во Внутреннем Норике — власти церковного диоцеза, союзные монахам-севериновцам, но имеющие свои интересы и с заветом Северина не ознакомленные.

Евгиппий пишет: “Оноульф же, побуждаемый приказом брата, приказал всем римлянам переселиться в Италию. Тогда все многочисленнейшие жители, выведенные из повседневного варварского правления, познали предсказание святого Северина ...” (XLIV, 5). Итак, только теперь руководители братства сочли возможным обнародовать предсказание Северина, фактический его завет — о неизбежности и необходимости ухода в Италию. Раньше, в условиях господства ругов, приходилось об этом молчать. “...Не забывший его поручения наш тогдашний пресвитер достопочтенный Луцилл, когда все были принуждены комитом Пиерием к выступлению, приказал, предварительно совершив с монахами вечернее псалмопение, вскрыть место погребения.

Когда оно было вскрыто, мы все, стоящие вокруг, восприняли благоухание такой сладостности, что простёрлись на земле от чрезмерной радости и удивления. Потом, единодушно считая, что будут найдены разобщённые кости трупа, ибо истекал шестой год со времени его похорон,..

Вот и у Евгиппия упомянуто, наконец, что шестой год истекал со дня похорон, так что не упрекнёшь его во лжи, а только в том, что не в том месте он свою правду поместил — но ведь такое перемещение правды — это тоже ложь!

...мы нашли невредимую связность тела. За это чудо мы принесли безмерную благодарность создателю всего сущего, ибо труп святого, в котором не было никаких благовоний,..

“В котором”! Ну, а если “вокруг которого”? Если в грунте могилы? На одежде, на покровах, на теле, окуренном не употреблявшимися здесь, но заранее заготовленными благовониями (запах которых был незнаком)? Само собою — на внутренней поверхности гроба?

...которого не касалась ничья рука бальзамирующего,..

Бальзамирующие изымают из трупа всё, что может загнить, разложиться. Но Северин, как мы знаем из “Жития”, часто постился, иной раз по сорок дней, как и сейчас умеют йоги. В нём просто нечему было гнить.

...остался до самого этого времени невредим, с бородой и волосами.

Итак, после смены полотняных покровов труп был положен в задолго приготовленный гроб...

Отметим — смена покровов означает новую дезинфекцию трупа и пропитку новых покровов новой дозой благовоний. А уж заготовленный гроб несомненно подвергался длительной обработке.

...И скоро был увезён в запряжённой лошадьми двуколке, когда с нами двинулись в этот путь все жители провинции, которые, покинув города над берегом Данубия, получили по жребию различные места пребывания в различных областях Италии” (XLIV, 5).

Так было завершено дело, задуманное и начатое Северином 35 лет назад. И очень вовремя оно завершилось — в Италию вторглись остготы. Первая битва — к северу от Вероны в сентябре 489 года — была Одоакром проиграна. Но Одоакр ещё не считал себя побеждённым. Он и его воины лучше знали местность, и потому смогли, не ввязываясь вновь в полевое сражение, начать изматывание противника. Не так уж просторна Северная Италия, чтобы Теодерих смог на её территории сманеврировать и уйти от тревоживших его со всех сторон вражеских отрядов. Повторялась в увеличенном масштабе история борьбы ругов со скамарами, а ведь воины Одоакра по своей судьбе и своему происхождению как раз и были скамарами и успели пройти “скамарские университеты”, только до поры им везло, и они успели объединиться в большую орду и потому имели общее руководство. Затоптались остготы на месте, урон рос, добычи не было. И заколебались приставшие к ним именно из-за добычи герулы Туфы, которые больше годились для скамарской войны, чем тяжёлая остготская конница. Не сыграть ли за самих себя, не бросить ли остготов? И Туфа первым увёл своих воинов от Теодериха. А потом Фредерик получил от неких уже находившихся в Северной Италии варваров (коими могли быть только руги из войска Одоакра!) предложение отделиться со своими ругами от Теодериха и стать самостоятельной силой, которая, возможно, решит исход схватки двух гигантов. За успех Фредерика трудно было поручиться в такой схватке, но всё же в этот — и только в этот! — момент он был возможен...

В том-то и дело — что только в этот момент, а ведь Фредерик успел пройти выучку у Северина, некогда спасшего его, малыша, захваченного взбунтовавшимися дворцовыми рабами варварского происхождения, после чего по просьбе Февы и Гизо ставшего чем-то вроде второго духовного отца наследного принца Ругиланда (VIII). И дядя Фердерух наставлениями и примером всей своей жизни и особенно смерти тоже учил его уму-разуму, так что вырос молодой вождь расколотого и прижатого к самому обрыву племени воистину стратегом, а не тактиком. И потому он учёл, что после того момента будет бесчисленное множество других моментов, куда менее благоприятных, а однажды изменившему уже никто не поверит, тем более изменившему своему какому-никакому, а родичу по линии жены-готки, и к тому же — арианину, каковыми были и руги, оказавшиеся в кафолической Италии, в которую ариане-остготы шли с благословения и при помощи кафолической Восточной империи. Разрушить могучую силу ариан на радость кафоликам — италийцам и ромеям?! Он не мог позволить себе такой роскоши, тем более, что если остготы и могли быть для него несимпатичны, то герулы были просто отвратны. И к тому же Теодерих из всех присоединившихся к нему вождей обязан был уделять Фредерику особое внимание, и в итоге Фредерик пусть не на 100 процентов его понимал, но на 75 наверняка, а этого хватало... И внешнему наблюдателю могло поэтому показаться, что Фредерик вместо спокойного ожидания, как пойдут дела Туфы после его ухода от остготов (на которое он, как мы знаем, был очень и очень способен!), также покидает Теодериха и пытается объединиться с Туфой, а когда это почему-то оказывается невозможным — ввязывается с ним в такую войну, что Туфа гибнет; уцелевшие герулы до последнего воина истребляются остготами; руги Фредерика, якобы понёсшие слишком большие потери, отказываются от самостоятельной роли, вновь присоединяются к остготам, и ничего им за недавний уход не воздаётся ни немедленно, ни после победы. А последнее показывает нам, знающим больше, чем видел тогда внешний наблюдатель, что Теодерих не потому простил свояка, что каждый воин в тот момент был ему дорог, тем более, что одоакровы руги, перешедшие к Фредерику, знали местность и своих недавних коллег, а это было весьма полезно в то трудное для остготов время. Нет, вся история с уходом и последующим возвращением Фредерика слишком напоминает инсценировку, поставленную для того, чтобы покончить с вероломным Туфой...

Возможно, именно появление в войске Теодериха бывших одоакровых ругов и привело к тому, что удалось вынудить Одоакра к полевому сражению, происшедшему 11 августа 490 года на реке Адде близ Медиолана-Милана. Одоакр был окончательно разбит панцирной остготской конницей и загнан в неприступные стены Равенны. Там он продержался до 27 февраля 493 года, но за это время вся Италия почти без боя перешла в руки Теодериха. Ведь он до поры выдавал себя за полководца Восточной кафолической империи, и имперские агенты побуждали кафоликов помогать остготам, хотя те были такими же арианами, как воины Одоакра. Но ведь остготы казались лишь мечом кафолической империи, а от меча требовалось лишь, чтобы он был достаточно тяжёл и остёр и рубил не своих хозяев, а их врагов. Пока что Теодерих разыгрывал роль такого меча...

В конце концов Одоакр начал переговоры — он не видел возможностей победить, но ещё сохранял силу и мог поторговаться, зная, что Теодериху нужно кончать как можно скорее. Да, Теодериху действительно позарез нужно было извлечь равеннскую занозу, ибо только после этого можно было поставить все точки над i в отношениях с империей, уже начавшей явочным порядком захватывать Италию. Он пошёл навстречу Одоакру, обещая, что они будут совместно править Италией. Мирные переговоры закончились успешно, ворота Равенны были открыты, начались дружеские пиры. И через десять дней на одном из таких пиров на Одоакра напали слуги Теодериха. Он ещё не разучился встречать смерть. Безоружный, он раскидал их и кинулся к Теодериху выяснять отношения. А тот встретил его ударом меча и рассёк надвое. “Бедняга! — сказал он при этом. — У него совсем не было костей”. Видимо, меч прошёл поперёк туловища ниже грудной клетки и выше тазовых костей... Что и говорить — некрасиво это было, тем более, что были немедленно перебиты все родственники Одоакра и все ещё верные ему воины. Но невозможно было сосуществование племенной организации и орды в одном пространстве. Кто-то из этих двух вождей должен был погибнуть, а гибель вождя приводила к появлению мстителей, и приходилось принимать меры к обеспечению будущего своей людской общности, своей организации, своего народа. Нечего и говорить, что и сам Теодерих не зажился бы на свете, соблюдай он все правила этикета в отношении убийцы Ореста, Адариха и Бракилы, выученика Рикимера. Волчьи были времена, а в такие времена выживают главным образом тигры. Но Теодерих был всё же человеком, просто-напросто вынужденным до поры (как ему казалось), ходить по тропе хищников то в львиной шкуре, то добросовестно исполняя роль тигра (с кем как: с Фредериком — первый вариант, с Одоакром — второй). Но теперь ему показалось, что он сможет, наконец, стать человеком в том смысле этого слова, который заложен не только в русском произношении этого слова: чело веков, вершина времён.

Он не отдал Италию под власть империи, как надеялись ромеи, но и войны не начал; предложил дружбу, соглашаясь даже на примат империи в документах, но не на практике. Возникло Остготское королевство, включившее в себя Паннонию и Италию, Внутренний Норик и части Иллирии и Прованса. Среди варварских королевств того времени оно пользовалось безусловным авторитетом, и даже зверь и убийца Хлодвиг, рядом с которым Аэций показался бы рыцарем чести, признавал авторитет Теодериха. Великий Гот, как назвали его тогда и как продолжают называть поныне, очень многому успел научиться в империи и ко многому успел получить стойкое отвращение. Поэтому вся его жизнь после захвата Италии подчинялась одной линии — обеспечению мирного сосуществования остготов с местным населением. Это население не было ни в чём материально ущемлено — остготы получили земли воинов Одоакра, уже выпавшие из италийской собственности. Оно получило возможность самоуправляться, молиться Богу согласно своей догме. Даже монофизиты, несториане, самаритяне, даже иудеи и манихеи получили это право. Имевшая однажды место попытка оскорбить чувства верующих иудеев была пресечена самым решительным образом — это христианином-то, пусть и арианской догмы. Боюсь, что в душе Теодерих, как и Северин, в Бога не верил, что для него было куда болезненнее, ибо он, зная готскую письменность, был вынужден и в заложничестве, и позже подчиняться принятому среди остготов запрету на изучение латинской письменности, дабы не воспринять заразу из книг римлян. А потому он не мог заменить атеизмом великих философов античного мира возникшую в душе пустоту, как, я уверен в этом, мог это сделать Северин, несомненно относившийся к числу последних энциклопедистов античности и знакомый с материалистическими трудами эллинов и римлян...

Миролюбивая и веротерпимая политика Теодериха привела к тому, что в Италию стали стекаться гонимые за свою веру люди со всего Средиземноморья. Такие эмигранты были обычно людьми сильными и деятельными, ибо гораздо проще принять мученический венец, не отойдя ни шагу от родного очага, чем сорваться в неизвестность. Поэтому хозяйство страны расцвело. Налоги были несравненно ниже, чем во времена империи. Мягкий климат Италии делал доходным даже рабский труд, не говоря уж о колонате — на социальный строй, унаследованный от империи, остготы не посягали. Всеми делами не-остготов, ведал знатный римлянин и образованнейший человек Кассиодор, впоследствии основавший один из первых монастырей, где не столько молились, сколько переписывали труды мыслителей уходящего Римского Мира и его предшественников из Эллинского Мира. Он дожил до 578 года, пережив гибель остготской Италии и самые кровавые времена лангобардского завоевания...

Но недовольные всё же были, причём недовольны были не только сторонники присоединения Италии к империи или ярые кафолики, даже не только ярые ариане среди остготов, ругов и других союзных племён. Гораздо опаснее было недовольство “староостготской партии” — тех же чёрносотенцев или активистов общества “Память”, если использовать совремённую терминологию, но гораздо более опасных. Седые ветераны, ходившие когда-то с Валамером, Видимером и Тиудимером на соседей и во всех иноплеменниках видевшие лишь законную добычу, стремившиеся законсервировать самые людоедские черты эпохи Великого Переселения, были весьма авторитетны и немало крови попортили Теодериху. Но если их недовольство прорвётся лишь при унаследовавшей Теодериху его дочери Амаласунте (и она погибнет), то римляне-италийцы не раз и не два устраивали заговоры уже при жизни Теодериха. Так в 525 году был раскрыт серьёзнейший заговор, во главе которого стоял приближенный Теодерихом к управлению государством талантливый учёный, философ и писатель Боэций, поплатившийся за это головой. И всё же Теодерих, вынужденно снимая головы с подобных заговорщиков, не изменил свою политику до конца, хотя вряд ли уже надеялся на поумнение подданных, а просто не желал изменять своим принципам.

И сейчас, глядя вглубь веков, мы можем уверенно сказать, что он недаром прожил свою жизнь. Пусть погибло государство и исчез самый народ остготов, но остался в веках великий пример человечности создателя Остготского государства (а не племенной державы), остался и подвиг его преемников — благородных богатырей Тотилы и Тейи, возглавивших уже не почти начисто истреблённых родичей, но всю Италию в борьбе с чудовищным имперским натиском и умерших стоя, чтобы не жить на коленях... Рассказ Прокопия Кесарийского о “Готской войне” и соответствующие главы в романе Валентина Иванова “Русь изначальная” — достойны не только изучения специалистами, но и прочтения всеми, кому дорого понятие “человек”...

Но — и этого мы не смеем забывать! — ведь погибли и народ остготов, и держава остготско-италийская, и италийское войско. А почему?

Потому что в спину “варварам-арианам” ударили науськанные своим духовенством и имперскими агентами кафолики-италийцы. Что с того, что вскоре они жестоко поплатились за свою измену, за политику таких, как один из видных писателей и управитель одного из семи церковных приходов города Рима диакон Пасхазий, требовавший от Евгиппия вставить в “Житие святого Северина” ложную информацию о якобы имевшей место борьбе Северина против варваров и ариан (а Норику только этого нехватало, чтобы стать братской могилой, и потому Северин вёл себя так, что его глубочайше почитали и ариане, и язычники, а его ученик и второй преемник Евгиппий на такое предложение не ответил, просто приложил письмо Пасхазия к “Житию”)? Что с того, что многие их этих кафоликов потом сообразили, что натворили, и доблестно сражались и погибали под знамёнами Тотилы и Тейи? Мы знаем, что их первоначальная измена — именно она! — не только загубила их личное будущее, но и дала вторгшимся позже в Италию лангобардам повод для самого реального геноцида — чтобы некому было потом лангобардам в спину ударить. И это вызвало вынужденное объединение италийцев вокруг брошенных империей на произвол судьбы гарнизонов, вызвало появление чересполосицы лангобардских и имперских (византийских) владений, этническую мозаичность, мозаичность религиозную и поведенческую, а в конце концов — раздробленность Италии, политически преодолённую лишь в конце XIX века, но и поныне показывающую людоедские зубы и уносящую людские жизни и калечащую людские судьбы.

Так дорого могут обойтись глупость и предательство, помноженные на вполне земные интересы умных мерзавцев, толкающих на это “людей толпы”.

И знать об этом, думать об этом — необходимо.